– Я знаю, но вы последний человек, которому надо объяснять, как трудно вести себя разумно в такое время, как это, – со вздохом ответила Хлоя и, на время перестав пить, сразу заметила насупленные брови старой женщины. – Если я буду пить быстрее, то захлебнусь, – сказала она в свое оправдание.

– Я вижу, но его светлость прав. У вас такой вид, словно вас может сдуть ветром.

– Как он добр, – с иронией заметила Хлоя.

– Он действительно добрый человек, детка. Жаль, что вы этого не видите. Вы оба думаете друг о друге самое плохое. Мастер Люк был добросердечным и галантным юношей, пока та глупая девчонка не измучила его своими насмешками.

– Но теперь он уже не юноша и не слишком галантен.

– Нет, теперь он мужчина, и по меньшей мере очень хорош собой, – возразила старая горничная, бросив на нее лукавый взгляд.

За десять лет, проведенных в одном доме, Калли знала Хлою слишком хорошо. Если она помнила, как сильно Хлоя была увлечена галантным юношей, то кто, как не она, мог догадываться, что Хлоя не смогла бы покинуть Фарензе-Лодж со спокойным сердцем, как подобает порядочной, разумной экономке?

Хлоя покачала головой и, допив остаток зелья, постаралась сделать вид, что не заметила насмешки. Когда Калли, вытащив шпильки из ее заколотых в тугой пучок кудрей, стала нежно их распускать, она почувствовала себя как будто сама вернулась в детство. Легкие прикосновения старой горничной успокаивали лучше любого лекарства.

– Ну что, вам лучше? – спросила Калли, превратив тяжелые локоны в золотисто-рыжую волну.

– Да, – с долгим вздохом призналась Хлоя. – Вы очень добры, Калли, – шепнула она, когда старые руки, приподняв эту густую шелковую волну, разделили ее на три части и Калли начала заплетать их в мягкую косу.

– А у вас красивые волосы, миссис Хлоя, – сказала горничная с некоторой суровостью в голосе. – Многие дамы отдали бы все на свете за такую красоту. Они позеленели бы от зависти, если бы увидели, какие они густые и мягкие. Вам не следует стягивать их в такой тугой узел. Для волос это нехорошо, и я не удивлюсь, если у вас болит голова после целого дня со всеми этими шпильками.

– Если я этого не сделаю, они будут постоянно выпадать из-под чепца.

– Ну и хорошо, – как показалось Хлое, шепнула себе под нос старая горничная. Однако, посмотрев вверх, она обнаружила, что Калли смотрит на ее отражение в зеркале с самым невинным видом, и решила, что ошиблась. – Вот и все. Теперь вы готовы ко сну и можете быть уверены, что проспите до самого позднего утра. Марта Лэнг отлично приготовит завтрак и без ваших указаний, как разбивать яйца, а старшая горничная, с которой вы так носитесь, может проследить, чтобы остальные горничные сделали все как надо.

– Да, мисс Калдроуз, – сказала Хлоя, шутливо отдав ей честь.

Калли строго велела ей быть паинькой и, пожелав доброй ночи, вышла, чтобы впервые за последние дни отправиться в собственную постель и проспать там всю ночь.

Сначала Хлоя увидела прекрасный сон. Она повернулась под одеялом и, не просыпаясь, прошептала слова благодарности. Люк был с ней. Он целовал ее и делал все то, чего она так ждала от него все эти годы. Десять лет назад она прогнала его со словами, что не может себе представить ничего более унизительного, чем быть его любовницей. Но это была ложь. В своих безумных мечтах она звала его Люк, а не лорд Фарензе, а он целовал ее так, словно каждый удар его сердца зависел от того, ответит ли она на его поцелуй.

Хлоя стиснула горячую подушку, со стоном протестуя против вторжения реальности, когда поняла, что руки, скользившие в ночном жару по изгибам ее возбужденного тела, ее собственные, а не крепкие мужские, прикосновения которых она так ждала.

Она хотела его, хотела, чтобы он был здесь, сейчас, в ее постели, с ней. Даже в самом глубоком сне ее щеки вспыхнули от одной мысли об их неистовом соитии, каким оно могло бы быть. Потом часть ее существа, которая так томилась о нем все время, пока она старалась его забыть, взяла верх, и ее призрачный любовник снова оказался с ней в постели. Его поцелуи следом за возбужденными руками Хлои рисовали узоры на ее скользкой от испарины коже, а ищущие пальцы дотрагивались до тех мест, где она больше всего ждала их прикосновения, пока Хлоя, в конце концов, не задохнулась от удовольствия.

Во сне Люк принадлежал ей также безраздельно, как и она ему, так к чему возвращаться в холодную реальность? Ее подсознание, сговорившись с ее второй, распутной, сущностью, наслаждалось этой жаркой близостью, и все тело Хлои, извиваясь в ночи под тяжелым одеялом, звенело и трепетало, стремясь к чему-то большему. Он здесь! Хлоя слышала этот шепот, как будто он и вправду был с ней, был ее любовником. Однако внезапное сомнение нарушило воображаемую идиллию, как только Хлоя почувствовала, что в этом сне, где она позволила сбыться всему, о чем мечтала, они не одни.

В тот самый миг, когда воображаемый любовник прильнул своим голодным ртом к ее губам и блаженно утонул своим возбужденным телом в ее глубинах, чтобы окончательно довершить их любовное единение, Хлоя услышала загробный шепот. «Нет, не позволяй ему делать это. Никогда не люби мужчину, Хлоя. Посмотри, куда привела меня любовь. Вырви его из своего сердца, не подпускай к своему телу и никогда, никогда не позволяй себе любить его». Голос издал последний скорбный стон, как от боли. Ледяная призрачная рука коснулась горячей шеи Люка, и он исчез, как дым на ветру.

Сон снова перенес Хлою в холодный, пронизанный всеми ветрами полуразвалившийся дом на болотах, куда никто и не зашел бы по своей воле, а если бы пришлось зайти, поспешил уйти, осенив себя крестным знамением, как будто за задней дверью прятался сам дьявол. Хлоя съежилась на остывших простынях, с ужасом противясь видениям, вторгавшимся в ее сон, словно черные траурные одежды, превращенные ночной мглой в отвратительные выцветшие лохмотья.

И еще там была кровь, так много крови, что Хлоя начала всхлипывать во сне. Нескончаемый кошмар трагедии, которая произошла в этом заброшенном доме, проникал в самую душу. Как ни старалась Хлоя отмыть эту засохшую кровь, она не могла этого сделать. В ее страшный сон ворвался образ молодой женщины, лежавшей на холодной узкой кровати, в то время как любовь утекала из проклятого дома, сменяясь печалью, заполнявшей его, словно густое облако, принесенное с холодных зимних болот.

А потом она снова перенеслась в тот декабрьский день, где дикие безжалостные ветра с такой силой дули в маленькие окошки, что даже крепкие ставни дрожали, угрожая не выдержать и открыться. Юная Хлоя рыдала, а к завыванию ветра прибавился звук падающих капель дождя, который стучал в окна, как будто хотел изгнать последнее дыхание жизни из этого дома, где должны были править только дождь и ветер, а людям не было места.

Теперь Хлоя отчаянно нуждалась в том, чтобы рядом был Люк, а его не было. Он растаял, исчез, когда она вернулась в то время, когда Люк не манил и не соблазнял ее, и ей казалось, что пустота и боль навсегда заполнили ее душу. Потом гроза начала стихать, с каждым вздохом становясь все слабее и слабее, но непогода снаружи сменилась такой бурей в доме, что Хлоя поняла: ей никогда не обрести покой. Раздался страшный крик ребенка, который становился все громче и настойчивее, пока не заполнил весь мир. Юной Хлое хотелось, чтобы он умер, если только это могло заставить его замолчать. Женщина, которой она стала теперь, попыталась встряхнуть ту девочку, заставить ее забыть о своем горе и идти дальше, забрав с собой родившуюся из этой боли новую жизнь.