языков действительно соответствует чему-то реальному. Если даже и стоять на позициях априоризма, то уже одна эта позиция должна была бы удержать исследователя от такой слишком ясной комбинаторики ради учета неимоверной текучести одних и тех же элементов в разных языках. В настоящее время имеются весьма ценные исследования, которые как раз соединяют комбинаторику со статистикой, отражающей именно реальные соотношения в разных языках[39]. Наличие такого рода исследований делает априорную комбинаторику просто ненужной.

Здесь становится вполне ясным также и то, что именно Б.А. Успенский конкретно понимает под метаязыком. Последний оказывается здесь не чем иным, как более общей комбинацией элементов, т.е. такой комбинацией, которая определяется меньшим числом признаков, чем тот или иной естественный язык, переход к которому от метаязыка отличается только введением большего числа трансформационных принципов. Ясно, что самым общим метаязыком в данном случае является аморфный язык; далее следуют, в порядке возрастающей сложности, комбинации служебных элементов, инкорпорирующие языки, а за ними агглютинативные, флективно-агглютинативные и просто флективные. При этом допускается довольно большая диффузия всех этих трансформаций метаязыка и подчеркивается только преобладание того или иного трансформационного принципа на той или иной ступени конкретизации метаязыка.

Заметим только, что развиваемая Б.А. Успенским теория метаязыка вполне противоречит тому, что он выше говорил о метаязыке в связи с изучением языковых признаков. Как мы указывали выше, статистика совершенно лишена всякой возможности обнаружить для нас тот момент, когда сумма признаков становится типом, и потому типология языков неизбежно сводилась там к эмпирическому и индуктивному изучению большего или меньшего числа конкретных языковых признаков. Здесь же тип языка устанавливается Б.А. Успенским вне всякого эмпирического исследования естественных языков, вне всякой индукции и вне всякого вопроса о превращении суммы признаков в тип. Этот языковой тип выводится здесь не эмпирически, но априорно, не индуктивно, но умозрительно и не физиономически, но комбинаторно. Тип языка в данном случае есть только дедуктивная и априорная категория, о реальном осуществлении которой и о соответствии ей какой-нибудь суммы признаков совершенно не ставится никакого вопроса.

Наконец, очень важно отдать себе отчет в том, как пользуется Б.А. Успенский математикой и что именно конкретно означает у него структурная типология в математическом смысле слова. Внимательное изучение работ Б.А. Успенского приводит нас к неожиданному выводу, который кратко мы могли бы формулировать так: перед нами здесь не математическая, но стенографическая лингвистика. Вместо того, чтобы употреблять термины обычным способом, Б.А. Успенский всегда старается их, кроме того, еще и обозначить какими-нибудь буквами на манер того, как поступают математики. С виду получается полная картина математического исследования. Но ведь математики не только дают обозначения своим категориям, но эти обозначения складываются у них в какие-нибудь специально значимые формулы или определенным методом решаемые уравнения. Однако у Б.А. Успенского дело дальше простых обозначений не идет; и тогда спрашивается: зачем же нужны эти обозначения, если обозначенные термины уже объяснены и понятны до всякого их обозначения. Так, на стр. 23 мы находим «формулу»: AN ↔ N. Оказывается, это вот что:

«Существительное может быть определено сколь угодно большим количеством прилагательных и, наоборот, сочетание существительного с прилагательными может быть свернуто до существительного».

Другими словами, хотя вид этой «формулы» как будто бы и вполне математический, на самом деле смысл ее совсем не математический; и так как в дальнейшем никаких математических выводов из этой формулы не делается, то ясно, что смысл ее вовсе не математический, а только стенографический. Таковы же и прочие весьма многочисленные «формулы», которыми оснащена работа Б.А. Успенского[40]. Можно ли после этого считать структурную типологию, как ее понимает Б.А. Успенский, хотя бы в каком-нибудь отношении, математической?

Заканчивая разбор работ Б.А. Успенского, необходимо заметить следующее. При всей неясности, запутанности и слабой мотивированности исходной логически-математической терминологии, в указанной книге Б.А. Успенского содержится целый ряд правильных, здравых и весьма полезных утверждений и даже концепций. При сопоставлении типологического и традиционного сравнительно-исторического языкознания он вполне отдает себе отчет в том, что это последнее всегда пользовалось методами типологии, когда, например, на основании сопоставления закономерностей в разных языках делались выводы относительно праязыка. Б.А. Успенский прямо пишет:

«В этом смысле праязык представляет собой свод информации о типологии данной группы языков»[41].

Правда, тут же возникает вопрос, в чем же тогда новость современной типологии? По поводу этого Б.А. Успенский замечает, что прежние реконструкции не преследовали хронологических целей. Однако это далеко не так. В.К. Поржезинский, которого я слушал в студенческие годы, очень часто делал указания относительно разновременности для праязыка тех или других реконструкций, производившихся в те времена. Он писал:

«Индоевропейский праязык не есть фикция, не есть, с другой стороны, только рабочая гипотеза, он – реальная величина, но величина, не уложенная еще вполне в надлежащие хронологические и диалектические рамки»[42].

И все же Б.А. Успенский своим сопоставлением типологического и сравнительно-исторического языкознания[43] значительно смягчил, если не прямо уничтожил, антагонизм этих двух методов и совершенно правильно представил типологию (и уж, конечно, без всяких специальных логически-математических проблем и методов) как естественное завершение или по крайней мере продолжение классической компаративистики. Так же правильно, на наш взгляд, хотя и не с такой ясностью, говорит Б.А. Успенский и о сравнении типологии с дескриптивной лингвистикой[44]. Что касается методов языковой типологии, то Б.А. Успенский тоже здраво рассуждает о примате изучения «текста» над «системой», и о недостаточности голой индукции, которую он вместе с В. Матезиусом склонен заменять специфической для каждого языка «характерологией», и о необходимости предварительной типологии языков на отдельных уровнях, и о месте и значении квантитативных методов, о регрессивном характере некоторых методов дескриптивной лингвистики[45].

Мы не возражаем в общем и против классификации языков, предлагаемой Б.А. Успенским. Необходимо отметить, однако, что структурная типология здесь конкретно выступает только как априорно-логическая и совершенно внеисторическая комбинаторика корневых и служебных элементов.

Само происхождение этой комбинаторики вызвано отнюдь не случайными, но очень важными причинами. Именно, она движется на путях борьбы с неясностями традиционной лингвистики, которые Б.А. Успенский прекрасно понимает. Обсуждая неправомерный перенос индуктивных исследований одного языка на другой, он пишет:

«При таком распространении термины, относительно ясные в отношении отдельных языков, теряют свою определенность. Тем самым обесцениваются сами типологические построения. Основным недостатком большинства морфологических классификаций является нечеткость терминологии»[46].

«Основной недостаток традиционной морфологической классификации – нечеткость терминологии и отсутствие разграничения критериев классификации (стремление классифицировать одновременно по нескольким критериям и совмещать в