дел, читал о них, изучал особенности реставрации, но, по сути, в этом отношении был самоучкой без практики.

Такой шанс он упустить не мог.

– Я бы посмотрел, – придав голосу небрежность, сказал Левинский.

– Спасибо! Дождемся, пока разойдутся гости, а потом я вас найду. Обсудим детали. Как мне к вам обращаться?

– Зовите меня Байроном.

Почему именно так? Левинский жаловал лишь ту поэзию, которая имела хоть какое-то отношение к Туманному Альбиону. Стихи лорда Байрона тут являлись самым настоящим идеалом. При этом Левинский не считал себя одержимым, прекрасно отдавал отчет всему, что делал и о чем мыслил.

– Прекрасное имя, – заявил актер и сжал его локоть. – Мы увидимся чуть позже. Не исчезайте, пожалуйста. Мне вас сам бог послал.

Он вернулся к гостям, а Левинский остался стоять возле столика с напитками, где и произошла знаменательная встреча. Рядом никого не было, и он спокойно подлил в свой бокал вина. Если уж халява, то почему ее должно быть мало? Что-то здесь не видно было того человека, который контролировал бы этот процесс.

Молодой высокий парень неслышно оказался рядом с ним, протянул руку через стол, ухватился за пивную бутылку. Левинский молча наблюдал за тем, как он скрутил железную крышечку и пил прямо из горлышка. Закончив с этим, молодой человек снова протянул руку, но теперь для того, чтобы познакомиться.

– Андрей, – представился он.

– Байрон, – назвался Левинский и пожал его руку.

– Звучит! – заявил новый знакомый. – Я тебя тут не видел раньше. Ты из массовки или из прессы?

– Я сам по себе.

Андрей холодно улыбнулся.

– Ну и не говори. Мне это не так уж и важно. Про себя скажу, что я имею некоторое отношение к искусству.

– Да ну?

– Превращаю людей в богов.

Левинскому было плевать на нового знакомого. Он его совершенно не заинтересовал. Сейчас мысли реставратора крутились вокруг предложения, которое ему сделал именинник.

Браслет Викторианской эпохи! Кто бы сомневался в том, что такая роскошь никогда не будет принадлежать ему. Но бог с ним. Он просто подержит ее в руках, рассмотрит, если сумеет, то вылечит и на всю жизнь запомнит этот момент.

– Ты хоть фамилию его знаешь? – насмешливо спросил Андрей и указал бутылкой в сторону гостей, многие из которых уже с трудом стояли на ногах.

– Знаю.

Это утверждение было ложью. Левинский не помнил ни имени, ни фамилии. Про ранние фильмы он тоже вспомнил с трудом и, как оказалось, этим и покорил уставшее сердце героя праздника.

– Врешь, – легко угадал Андрей. – А из гостей кого-нибудь узнаешь?

Левинский всмотрелся в толпу. Кого-то он точно раньше видел. Но вот где и в каком качестве?

– Понятно, – заявил Андрей. – Я помогу. Тетка в розовом пиджаке работает ведущей кулинарного шоу. Мужик, который рядом с ней, трудится спортивным комментатором. Из артистической среды здесь присутствует с десяток человек, но их почти никто не помнит, потому что они мало снимались в кино. Возле стены парень с мобильником. Он продюсер. Рядом с ним участница шоу талантов. Сейчас она певица. Кстати, выбыла из конкурса, но сольник потом записала. Остальных тебе знать не обязательно. Здесь уже не юбилей, а обычная пьянка. Актер, который с тобой общался, давно и даром никому не нужен, но руководство киностудии обязано сохранить свой благородный фейс. Завтра они забудут про этого деда.

– А ты кто для него? Самый родной человек? – спросил Левинский.

Андрей не обиделся.

– Не поверишь, но да, так оно и есть. Я один из тех, кто все еще спрашивает у него про боли в боку и про то, как он спал ночью. Его никто не может отсюда пнуть, у него бессрочный пропуск на территорию. Приходит почти каждый день, суется во все павильоны, забредает к начальству. Оно с ним болтает, но недолго: «Дела, вы уж извините. Непременно приходите еще. Мы вас помним, мы вам рады». Тошнит от такого, но старик-то верит или делает соответствующий вид, приходит снова и снова. Никому не нужный, очень несчастный человек.

Левинский старался не вникать в то, что слышал. Все это ему было ни к чему. Главное сейчас – не потерять из вида подвыпившего именинника, а потом отправиться к нему домой.

В голове Левинского оформилась шальная мысль:

«А если я попрошу его продать мне этот браслет? Я нашел бы деньги, конечно, если цена будет не запредельной. Занял бы у бывших коллег, поговорил с женой, взял бы кредит в банке, в конце концов».

Андрея он слушал вполуха, не сводил глаз с гостей, танцующих под «Катюшу», всем своим видом показывал, что не намерен вступать в диалог.

– Я слышал ваш разговор, – негромко сказал новый знакомый.

– Да? – удивился Левинский. – Я тебя не заметил.

– А я взял и пришел, но вы настолько сильно были увлечены друг другом, что не обратили на меня никакого внимания.

– Ну и что? Слышал, ну и ладно, – пробормотал Левинский.

Андрей обошел стол, остановился рядом с ним и проговорил:

– У него дома целый склад. Там есть не только браслеты. Ты разбираешься в таких штуках?

– Что ты имеешь в виду? – Левинский заметно растерялся.

– У деда нет никаких наследников. Это значит, что все его имущество получит государство, которому наплевать на настоящую красоту.

– Ты мне что, убить его предлагаешь? – не поверил своим ушам Левинский.

– Ты совсем дурак? – Андрей отодвинулся от него. – Когда я об этом говорил?

– Да вот только что.

– Не ври, – заявил парень. – Я вообще только что тут оказался. А тебе надо бы поменьше пить.

Он в один глоток добил пиво, всучил пустую бутылку в руку Левинскому и расслабленной походкой пошел к гостям. Они его тут же заметили. Андрей радостно распростер руки, наклонился к пожилой даме, всмотрелся в лицо, после чего осторожно провел пальцем по ее лбу. Потом еще раз и еще. Женщина прикрыла глаза от удовольствия.

Левинский почувствовал прилив тошноты. То, что он увидел и услышал здесь и сейчас, встало у него поперек горла.

Он наплевал на браслет, который минуту назад вожделел, и пошел к выходу. Музыка и радостные вопли остались у него за спиной. Наконец Геннадий оказался на воздухе и с облегчением подумал, что чуть было не согласился сейчас на что-то до жути нехорошее.

Он достал сигареты, закурил и поднял взгляд в ночное летнее небо. Ему хотелось, чтобы с каждой затяжкой кошек, скребущих на душе, становилось меньше, но облегчение не наступало. Он понял, насколько мерзок этот мир и все те люди, которые в нем обитают. Байроном назвался, надо же! Слюни распустил, тварь!