Ее питали через специальную трубку. Интереса к книгам и журналам она с течением времени проявляла все меньше и меньше, к октябрю перестав интересоваться ими вовсе. Хэвен, казалось, худел и бледнел вместе с девочкой. Зоя и Айкен тоже переживали, но меньше — они не оставались в одиночестве, к тому же, в отличие от Хэвена, уже привыкли терять.

— Мы должны понимать, что Симонетте не выжить. Сияющая страна так просто не отпускает тех, кто попал в ее сети, — сказала Зоя будничным тоном, хоть это и далось ей нелегко. Она, Хэвен и Айкен сидели на кухне, девушка разливала чай по кружкам и ее руки даже не дрогнули, когда она заговорила. — мы не должны забывать и о себе самих. Когда она умрет, Габриэль узнает об этом. И тогда придет к нам. А ее тело, которое мы заберем для погребения, впустит его, несмотря даже на руны.

Хэвен впился руками в стол так, что дерево заскрипело.

— Я не знаю, что мы можем сделать в этой ситуации. Что делать дальше, я имею в виду.

Хэвен встал. На столешнице остались следы от его пальцев и ногтей.

— Я знаю. Мы можем — и должны — ждать Йоля.

Айкен переводил взгляд с девушки на мужчину.

— Праздник, во время которого вся магия станет доступна для каждого, кто только умеет ею пользоваться. Габриэль не упустит эту возможность… Если не предположит, что мы тоже черпнем немного волшебства, — Хэвен попробовал многообещающе ухмыльнуться, но вместо того скривился, как от ревматизма.

— Почему не Самайна? И если так рассуждать, почему ничего не случилось в Мабон?

Зоя умолчала кое о чем: для них с Айкеном Мабон стал действительно настоящим праздником.

В ответ на слова ученицы Хэвен затряс головой. Было в этом движении что-то нервное, почти старческое, и от осознания всей "человечности", "людскости" поведения учителя Зое стало на секунду горько. Он с таким отвращением говорил о земной природе — и, только взгляните, насколько очеловечился сам.

— Клариссы с нами больше нет, так что можно не опасаться, что кто-нибудь расскажет ему, что мы планируем. Поэтому мы будем ждать не Йоля и не Самайна, тем паче, что последний уже на носу. Мы будем ждать только пока Симонетта… — Зоя закусила губу. "Вы понимаете" как бы говорили ее нахмуренные брови, зрачки, направленные на стену.

— Боюсь, в таком случае, леди Кларисса была бы нам только на пользу со своими советами, талисманами и доступом в Сияющую страну. Без нее мы слепы и слабы, — пробормотал Хэвен. Он поднял на Зою взгляд, и Айкен, наблюдавший со стороны за кратким немым поединком между учителем и ученицей, подумал, что точно не будет вмешиваться — ни сейчас, ни когда-либо еще. — в их дела. Потому что оказаться под перекрестным огнем этих запутанных сильных чувств было подобно прыжку между несущимися друг на друга локомотивами. Раздавят, расшибут в лепешку — и не заметят…

— А я думаю иначе, — прошипела Зоя. Айкен не знал и даже предположить не мог, почему сидская стерва вызывает у его девушки такую незамутненную, ослепляющую ненависть. Он сам был порой зол на Кларииссу, но помнил и все добро, что та сделала для них. — мы ждем до смерти Симонетты, потом уезжаем. Куда глаза глядят. В местность, где нет холмов.

Хэвен вздрогнул. Его резануло незавуалированными, прямыми словами, как острейшим ножом. Но он понимал, что сходящая с ума от тревоги и угрызений совести Зоя — не лучший собеседник. Нет смысла рассчитывать на ее милосердие. Но ее вспыльчивость потом могла немало пригодиться. В бою. Который, Хэвен чувствовал нутром, уже не за горами.

Как и смерть полюбившейся ему как дочь Симонетты.

После произошедшего между нею и Эдмундом, Вивиана каждое утро смотрелась в зеркало, ожидая, что как-то неуловимо изменилась, при том, внезапно — настолько, что все сразу поймут, что произошло. Но она выглядела ровно так же, как раньше.

Однако через неделю она услышала от мистера Кинга комплимент, что стала более женственной и живой.

Живой.

Все стали так говорить.

Вивиана начала читать книгу, подаренную Эдмундом. И она больше уже не казалась ей такой глупой, как раньше. Напротив, девушка с трепетом следила за героями, порой даже негромко шепча:

— Ну же, глупенькая, стой на своем, не иди замуж за того, кого не любишь. Никогда-никогда!

Она нередко читала в постели, когда утомленный Эдмунд спал рядом, а его рука покоилась на ее груди, животе или бедре, когда ее распущенные волосы обвивали его, словно лозы.

Эдмунд задавал себе вопрос — так же ли поступают те, кто их окружает? Пусть даже если смотреть лишь на тех, чья любовь легитимна. Так же ли они жаждут прикосновения друг друга, сходят с ума, используют каждый темный угол и каждую свободную минуту?.. Или они с Вивианой единственные в своем роде распутники, словно звери, позабывшие уже всякий стыд?..

А Марта и Рэндалл?.. Те тоже все свободное время проводили в обществе друг друга и не всегда — в гостиной. Эдмунд с Вивианой не обращали внимания на их проступки, не смея осуждать того, кого они не превосходили в нравственности. Не оставался в одиночестве и мистер Кинг, продолжавший бдеть у постели отца. И его внимательный уход (срежиссированный советами мистера Купера) внезапно возымел действие.

— Мистеру Тауэру тоже заметно лучше, — улыбнулся Ретт, стоя посреди полной гостиной и осматривая всех домочадцев, не считая своего (и, в некоторой мере, Вивианиного) недужного родителя, — думаю, мы можем это отпраздновать. Я пригласил его присоединиться к нам за ужином, но он сказал, что предпочтет выйти только поздним вечером, когда мы соберемся у камина. Он хотел бы, чтобы Вы, Вивиана, что-нибудь почитали.

— Я? — девушка растерянно улыбнулась. — но что?

— Он просил передать, что предпочел бы, чтобы Вы прочли ему что-нибудь из Писания.

Произнеся это, Ретт ухмыльнулся.

— Он верно, и над нами издевается, и над собой, — пробормотал молодой человек себе под нос, так, что его никто не услышал. Он имел лишь примерное представление о том, что происходит в поместье, но охотно делился своими догадками с отцом при всяком удобном случае.

Мистер Тауэр давно не был в кругу своих молодых друзей. Этот вечер должен был стать первым за долгое время. Но не стал: когда Тауэр вошел в гостиную, он не смог сделать и шага к камину. Отсветы пламени озаряли не его добрых друзей, а демонов. Птицеголового инкуба, змееголового беса, щелкающего зубами гоблина с лицом ящерицы… Тауэр задохнулся от ужаса, царапнул ворот, тщетно ища застежку, и