– В такой спешке ушли из города – и для чего? – ворчал Путята, ломая сухие ветки и подбрасывая их в алчный жар огня. – Для того, чтобы заночевать на голой земле?

– Для воина это не такая уж и невидаль, – пожал плечами Тверд.

– Для воина и ночной бросок не такая уж невидаль. Особенно когда и вправду нужно гнать лошадей. А их гнать надо!

Легкий порыв ветра тронул волосы Тверда и принес с собой далекое тявканье лисы. Не волки – и ладно.

– Боярин же не ведает, чего ради нам нужно торопиться. Так расскажи ему о том, что мы нарыли.

Тонкий прут в руках купца надломился с каким-то особо остервенелым хрустом и был брошен в огонь так, словно стал вдруг для гильдийца злейшим врагом.

– Есть ли резон? Мы снялись из города со всей поспешностью по распоряжению Полоза, а не по моему. Выходит, у него был резон торопиться. Интересно, какой? И какого лешего здесь, в чистом поле, резон этот вдруг куда-то исчез?

Чистым это поле можно было назвать, конечно, с большой натяжкой. Холмистая местность была словно нарочно изрыта оврагами. Самый глубокий из них, словно рана со рваными краями деревьев, тянулся от далекой темной полосы леса, заканчиваясь аккурат у подножия взгорка, где поблескивал первый костер их лагеря. Купчине, конечно, это без разницы, а попробуй про это поле так сказать разведчик его этерии, лично вздернул бы поганца. Или непременно посадил на кол, предложи тот разбить стоянку в месте, которое просто напрашивается стать засадой – нападения тут можно ожидать с любой стороны.

– О ком речь идет? Не обо мне ли?

Голос, словно нарочно желая подтвердить размышления Тверда, прозвучал неожиданно. Путята испуганно дернулся, подскочил было с места, потом, видать, опомнившись, снова сел, продолжая тем не менее слепо таращиться по сторонам.

– Напугал? – хмыкнул Полоз, выныривая из темноты, как из омута, прямо напротив Тверда.

– Пострашнее видали, – краем глаза Тверд уловил движение Тумана. Тот незаметно сунул длинный стилет обратно в сапог. – Ты бы, боярин, в следующий раз топал потяжелее. Тем, кто подкрадывается, не так уж редко стрелу меж глаз шлют. Доказывай потом Светлому, что это не Аллсвальда рук дело.

Полоз уселся на седло, упер тяжелый взгляд прямо в глаза Тверда. Рваный танец огня, подсвечивающий снизу его и без того не особо приветливое лицо, дергающимися мазками света и тьмы малевал на нем совсем уж жуткую личину.

– Добро, что сразу к делу перейдем, – выдавил наконец из себя боярин, переводя взор на Путяту. Получилось довольно зловеще. – Вам, должно быть, жутко интересно, чего это я в такой спешке решил покинуть Полоцк, хотя ранее рвался туда так, будто жизнь моя от того зависела. Поначалу я, честно сказать, думал, что придется вас вязать и тащить за собой в Киев на аркане. Поэтому, когда вы не стали упорствовать отъезду, только вздохнул с облегчением. И лишь сейчас понял – что-то тут, однако, не так.

Тверд с усмешкой взглянул на купца. Будто говорил: видишь, мол, само по себе все сложилось. Хотел устроить ночной марш – вот тебе и повод выложить все как есть. Путята, впрочем, кости на стол вышвыривать не торопился. Мялся, дул щеки и ломал хворост, без остановки бросая его в костер, будто хотел, чтобы он у них разгорелся жарче, чем у всех остальных.

– Уважаемый купец Путята Ратмирыч хочет сказать, что неплохо бы нам для начала узнать, какая это такая срочная надобность столь лихо сорвала нас с места, – не выдержал этой игры в молчанку Тверд. – Верно я говорю?

Гильдиец хмуро глянул на одного, на другого, покосился на спину Тумана, будто тот тоже не сводил с него полных ожидания глаз. В нависшей тиши отчетливо донесся чей-то тугой, что тетива, голос, затянувший песню. У другого костра громыхнул дружный гогот.

– Верно, – нехотя выдавил наконец Путята.

Холодная ухмылка Полоза могла бы безвозвратно испоганить любой радостный погожий день.

– Добро. Только не отослал бы ты, купец, своих псов куда подальше. Пусть пойдут, почешутся, покуда два человека разговоры ведут.

– Они останутся, – быстрее и заполошнее, чем следовало бы, чтобы сохранить хотя бы вид солидности, выпалил купец.

Волчий оскал Полоза теперь можно было спутать с чем угодно, но только не с улыбкой.

– Добро, раз так. Но знай – дело это государственной важности, а потому как только о нем узнают больше людей, чем сейчас сидит у этого костра, я точно буду знать, с кого следует голову снять.

Путята что-то проворчал насчет того, что каждый пусть приглядывает за своими людьми, и это вовсе не его была идея – тащить в Полоцк целое воинство лишних глаз и ушей.

– Это Аллсвальд, – двумя словами, сказанными тоном, будто речь шла о траве под забором, отрезал все пути к дальнейшему словоблудству Полоз.

– Что?

– Это сделал Аллсвальд, – будто втолковывая малому дитяте, еще раз повторил боярин.

– Не надо с нами говорить, как со слабыми на ум.

– Что поделать, именно так вы сейчас и выглядите.

– Да? Как же, интересно, будешь выглядеть ты, когда узнаешь, что конунг ко всему, что произошло в Полоцке, касания не имеет?

Удивляться княжий ближник не стал. Напротив. С подозрительным воодушевлением он ткнул кулаком в растопыренную пятерню.

– Я ж говорил, что вы, ящеровы дети, что-то нарыли, – тон его был таким, словно он и впрямь радовался этому.

– Ну уж нет, мил человек, – покачал головой Путята. – Условились, что ты первым свой сказ поведешь. Вот и говори. А мы послушаем.

– Да тут и говорить-то особо нечего, – пожал плечами боярин. – Просто я нашел людишек, работавших в полоцком Дворе гильдии. Им посчастливилось в ту ночь выжить и унести ноги. А как только узнали, что в город прибыли киевляне, тут же связались со мной.

– Чего это вдруг именно с тобой?

– Вот и спросишь у них. В Киеве. Они могут мнооооого чего интересного порассказать. О том, особенно, насколько Аллсвальд тут ни при чем.

Путята этим известием был ошеломлен ничуть не меньше Тверда. И по нему, в отличие опять-таки от Тверда, это было видно.

– Где они?

Полоз презрительно фыркнул.

– В безопасности. И сдается мне, что чем меньше людей будет знать, где именно, тем дольше это место останется безопасным. А теперь ваша очередь. Так, значит, ни при чем тут норд?

* * *

– Говоришь, боярину надобно было все это рассказать, да?! – Путята дергался и извивался не хуже ужа на сковородке.

– А что я? – пожал плечами Тверд, насколько это позволяли сделать стянувшие руки путы. – Ты ведь в нашем посольстве голова. Я-то всего лишь меч. А железку че слушать?

Он холодно сдержал по самое горлышко наполненный ядом взгляд купца и даже двинул уголками губ в подобие улыбки. Хотя радоваться тут на самом-то деле особо было нечему. Едва они рассказали боярину о своей находке, битве с неизвестным воем и о том, какую последнюю тайну полоцкого Двора хранила добытая ими книга, тот повел себя вовсе не так, как хотелось бы. Да что там «вовсе не так». Полоз взвился как раненый в самые уды медведь. Да так рьяно, что мигом углядел в них, гильдийце и до недавнего прошлого византийском легионере, закоренелых изменников да поглядов Аллсвальда. Тверд спорить с вопящим на весь стан княжим ближником не стал. Даже когда тот повелел своим дружинникам «сих изменников» повязать. В первый раз, что ли? Другое дело – Путята. Он, до сего мига мнивший себя если уж не соратником творца мироздания, то уж по меньшей мере головой их посольства, никак не мог смириться с этакой несправедливостью и вопиющим унижением. Вот и угостили неуемного парой-тройкой зуботычин. Тверд и сам бы на месте киевских воев угостил, доведись ему пеленать такого буйного лося. Какие ж тут могут быть обиды? У Путяты – нашлись. Причем, как только их оставили в одиночестве, коль не считать парочки не особенно ражих стражников, вся ненависть уязвленной гильдийской души, что неразборчивый огонь великого пожара, перекинулась на Тверда.