так весело, агрессивно и задорно, всегда побеждают тех, кто вгрызается в истину, стремится всеми силами схватить ее за вечно ускользающий хитрый хвост. Но герои идут, их миссия в том, чтобы идти дальше – после побед, после поражений, а особенно – после таких вот встреч с Пустотой и подвижной, принимающей любые облики, имитирующей жизнь формой.

Ведь немаловажно во всей этой истории то, что Оксимирон сам вызвал на бой Гнойного. И кажется, что перед нами – живой пример ошибки, которую не стоит повторять, но вот ведь в чем дело: похоже, в нем-то и кроется смысл. Мирон вызывал Славу на бой не как дракона, не как достойного соперника. Вообще, очень хочется предположить, что он выходил на этот бой, заранее понимая, что проиграет, но я не знаю истинных мотивов Мирона. В любом случае, он наверняка понимал, что получит новый опыт, другой, отличный от битв с драконами. Оксимирон вызывал на эту битву себя, и сражался на ней с собой – на протяжении всех раундов, но только в третьем это стало окончательно понятно.

Для опыта героя такое испытание бесценно: когда ты внутренне побеждаешь, и понимаешь, что ты победил, но никто не признает этой победы и не считает тебя победителем, когда никто не видит того, что кажется тебе очевидным, потому что просто не хочет. Потому что «г**дон в женском монастыре» веселей, чем одинокий герой, творящий жизнь.

Когда ты проиграл в честном бою, встать всегда легче, чем когда ты победил, но этого не признали. Быть поруганным и остаться при своем. Сохранить это свое и, вздохнув, нести дальше: что ж, не понимаете, болваны, это ваши проблемы – оставайтесь в своем монастыре, а меня ждут драконы.

Я не говорю о самом Оксимироне – его переживания мне не столь интересны, да и в том, что он справится, у меня нет никаких сомнений. Я говорю, что урок, который преподнесла эта история, простирается гораздо шире пространства рэп-баттла как локального творческого соревнования. Этот баттл – отличный, универсальный пример для всех, кто думает, делает и создает – против тех, кто, согласно известному выражению, просто делает то, что значительно легче, чем ворочать мешки. Пусть и делает это по-своему талантливо.

Вы никогда не победите их. Но вот себя – можете.

(2016)

Праздник, которого нет с тобой

Писательская боль и перспективы

Те, для кого литература – забава, имеют все.

Чем дольше занимаешься писательством, тем чаще наблюдаешь торжество людей, которые относятся к нему как к увлечению, приятной забаве, которой они предаются в минуты слабости. Либо – другой вариант – как к побочному проекту своей основной деятельности, (здесь лидируют журналистика, колумнистика, всякие должности с приставкой «арт»), и соответственно, как средству для пиара – причем не себя как писателя, а просто себя. «Писатель» идет через запятую в резюме многих публичных персон, будь они известны на всю страну или кучке из 300—400 человек, увлеченных чем-то не слишком массовым, но опять—таки не литературой. Причем писательство идет не в начале или конце списка занятий, что акцентировало бы на нем внимание – нет, идет между делом, посередине. Именно так же, между делом, литературный мир сдается этим людям, в жизни которых литературы не было вчера и которых не будет завтра, и отвечает сухими отказами тем, для кого нет ничего важнее писательства.

Создается впечатление, что современный литпроцесс – он вроде тех девушек, которые любят, чтобы к ним относились пренебрежительно, и безразличны к тем, кто годами добивается расположения.

«От белой и зеленой тишины»

Писатель – странная профессия. Да и то – профессия у единиц, у остальных занятие. «Литературный круг» интересов пересекается со множеством других людских «кругов» – писателем может быть любой, кто угодно: и рабочий, и технический специалист, и артист, и летчик, и водитель, и государственный служащий, и вышибала долгов – даже у маньяка может выйти книжка. В этом «круге» – представители всех характеров, темпераментов, стилей жизни и взглядов на вещи, уровней образования, социальной адаптированности и вовлеченности, происхождения и материального благополучия. Более того, и начинают писать-то с разными целями – кто покрасоваться, кто понять жизнь, кто, наоборот, стать понятым, кто самовыразиться, а кто – выразить восхищение или ужас. Один хочет поделиться знанием, другой – пожаловаться на непонимание, третий – изменить мир, четвертый – и вовсе его разрушить. Но всем им предстоит соревноваться друг с другом, и быть оцениваемыми по одним лекалам (так, порою рыбе выносят вердикт о профнепригодности из-за неумения летать, зато павлины никогда не останутся незамеченными). В мясорубку литпроцесса затягивает всех, и валится из нее фарш в таз безвременья, только крупные хрящи да жилы выходят неперемолотыми. Остаться в литературе с теми же целями, с тем же настроем и запалом, с которым когда-то стремился в нее, удается немногим.

Люди разных профессий, не обучавшиеся литературе и большую часть жизни не помышлявшие о ней, внезапно начинают писать, и пишут хорошо; у писателя «одной книги», случайного, всегда большие шансы на успех. Хуже складывается судьба у тех, кто, кроме составления предложений из слов, ничего не умеет – его ожидает одно: жизнь на бессмысленных работах. А если эти работы связаны со словами – они становятся пыткой: ведь складывать их приходится во «вкусные» и продающие тексты да комментарии других людей, добившихся чего-то и влияющих на мир. А складываются-то они только в такие тексты, которые и сами ничего не продадут, и никому не продадутся. А уж о том, чтобы они на что-то повлияли, не приходится и говорить. Никто тебя не полюбит за то, что ты писатель, никто не протянет руку, никто не окажется рад тебе. «Тогда зачем?» – этот вопрос непрерывно сопровождает любое дело, свербит в голове с утра до ночи, воспаляя сознание, как загноившийся канал пробуждает зубную боль. И оно зудит, чешется, но избавиться от воспаления не так-то уж и просто, и вырвать с корнем нечего, потому что и корня нет – ты сам корень.

Время, отмеренное тебе, сгорает, и некогда совершенствоваться, некогда экспериментировать, годы уходят на то, что требует максимум месяца плотной работы. А если негде жить, и главные заботы – коммуналка да еда, плюс ежемесячный платеж за съемную квартиру, превышающий доход?

Стол и стул, да возможность работать – лучшая награда для писателя, утверждает Михаил Елизаров. Но такая награда сегодня возможна только в случае получения другой, материально ощутимой. Хотя в истории встречались и иные варианты. «Если я что-нибудь значу в русской литературе, то