такими же неторопливыми, естественными движениями снял и свитер, а затем быстро стянул штаны вместе с трусами. Разуваться не стал: холодно.

В своем домашнем виде, к которому я уже почти привык, Ярослав подошел к печи. В ней у нас стоял чайник, который кипел почти не переставая. Один чайник мы сожгли, потому что вода выкипела до конца и с огня его никто не снял, но Ярослав уже притащил с какой-то помойки еще.

— Да, как человек ты говно, но у нас есть дело, которое мы должны сделать, — просто сказал он, наливая себе чаю и, должно быть, отогревая у печки причиндалы.

Пока Ярослав лил в чашку кипяток, я заметил на столе, прямо перед его задницей, таракана.

Конечно, в его клоповнике водились тараканы. Для них такое место просто рай на земле! По иронии судьбы Ярослав боялся тараканов до смерти. Не то, чтобы я сам их сильно любил. Но для меня соседство с тараканами не сильно отличалось от соседства с Ярославом, и я просто смирился со своей судьбой.

Когда я представил, как мой задушевный друг запричитает и начнёт все кругом перемывать, у меня сердце екнуло.

Последствия уборки Ярослава можно сравнить разве что с торнадо и цунами вместе взятыми.

Убираться Ярослав не умел совершенно. Он просто таскал в дом как можно больше снега — все ведра, что только можно впихнуть на печку — а потом выплескивал их куда только мог. Успела ли нагреться вода Ярослава не интересовало, поэтому окатить меня он мог и ледяной водой, и кипятком. Да, меня Ярослав намывал так же, как и пол.

И когда я представил, как голый Ярослав будет панически греметь ведрами и лить воду на все вокруг, таракана я тоже испугался.

Хорошо, что хоть соседей снизу Ярослав никак не затопит.

Весь мой гнев обрушился на пакостное насекомое. Я гневался на Ярослава за все те разы, когда он заносил ведро над моей головой и я до последнего момента не знал, кипяток на меня польется или лед, не знал до тех пор, пока вода на меня не долетала. Я гневался на самого себя за то, что не мог сбежать от причуд Ярослава так же, как прежде сбегал от причуд Лаврентия. Я гневался на судьбу за то, что все сложилось именно так.

И я отшвырнул таракана пальцем.

Гнев опасен тем, что не дает нам хорошо обдумать свои поступки. Не дает действовать по четкому плану и прицеливаться тараканами, когда они улетают со столов от щелчков наших пальцев.

Да, таракан улетел. Улетел стремительно, ракетой. Вращался в воздухе колесом, а потом ловко ухватился лапками за спину Ярослава, словно воздушный гимнаст под куполом цирка.

Я почти физически ощутил, как ситуация ушла из-под моего контроля.

А таракан на Ярославе чувствовал себя вполне комфортно. Шевелил проклятущими усами и не собирался никуда отваливаться. Удивительно, но Ярослав не заметил, как на него что-то село. Может, от постоянных столкновений с внутренней атмосферой этой халупы его кожа стала толстой, как у бегемота.

Ситуация не просто уходила из-под контроля, она падала в пропасть с адским пламенем.

— Не отвлекайся на мысли о самом себе. Ты все равно ничего не изменишь, пока будешь убиваться, — нравоучительно сказал Ярослав, усаживаясь на край стола, а я в это время с ужасом заметил, как усики таракана кокетливо помахали мне из-за его плеча. — Я не очень хорошо разбираюсь в людях, но ты точно не самый плохой человек из всех, кого я знаю. Хоть и хорошим тебя не назовешь.

Он улыбнулся, и я улыбнулся ему в ответ, приятельски хлопнув по плечу.

Таракан хрустнул. Я ощутил приятную легкость во всем теле.

Ярослав вдруг погрустнел. Это слишком подозрительно совпало со смертью таракана, и я почти поверил, что это был особенный таракан, которого он любил, как родного брата.

— А помнишь, как ты однажды меня обманул? Мы тогда в школе учились, в восьмом классе.

— Что? — переспросил я, незаметно вытирая руку о штаны.

— Ты тогда мне сказал, что меня за школой Дашка ждать будет.

А, Дашка. Да, она ему нравилась и он мне все уши прожужжал этой своей влюбленностью. Дашка такая, Дашка сякая. Одна только Дашка. По детской глупости я даже ревновал: знал, что Ярослав и со мной общается только потому, что Дашка на него внимания не обращает. А так бы ушел к ней и забыл меня. Ну, я на него тогда обиделся.

— Ты сказал, что меня за школой Дашка ждать будет. После уроков, — ударился в воспоминания Ярослав, и по лицу было ясно, что это действительно все еще его гложет. — Она все не шла, я закурил. А потом ко мне вышел завуч.

Помню, как же. Еще как помню.

Ярослав умолк и посмотрел мне в глаза. Я чувствовал себя неловко, слишком уж помятый у него был вид. То ли как у собаки, то ли как у того самого восьмиклассника, к которому не пришла девушка мечты. И Ярослав тихо проговорил:

— Ты даже ни разу не попросил прощения.

— Для того, чтобы просить прощения, нужно знать, что больше такого не повторится, — сказал я, потому что действительно в это верил. — Иначе все зря.

И подумаешь, что у Ярослава больше не будет шанса постоять за школой в ожидании пятнадцатилетней девчонки. А даже если и будет, я надеялся, что он им не воспользуется.

— Достаточно просто попросить, — никак не унимался Ярослав. Уже смотрел на меня с самой настоящей болью в глазах. Как голодный щенок.

Немного поразмыслив, я сказал:

— Наверное, инцидентов с девчонками у нас больше не будет, потому что школу мы окончили. Так что я прошу у тебя прощения и обещаю никогда больше не звать тебя на свидания.

Ярослав засиял.

— Молодец, не взял греха на душу!

На это ответить мне было нечего.

Зато я вспомнил, что ему еще не сообщил.

— Кстати, меня уволили.

Ярослав даже бровью не повел. Отпил чаю, слез со стола и небрежно бросил чашку в раковину, расплескав недопитый чай.

Чашка, судя по звуку, разбилась. Вышло очень эффектно.

Голый Ярослав взглянул на меня снисходительно, как герой боевиков из девяностых. Он знал, что крут. Не обернулся на звук разбившейся чашки.

А потом настал момент для коронной фразы.

— Ну и похер. Я деньги нашел, — Ярослав тряхнул челкой и потянулся. — Кстати, зови меня, как раньше. Яра.

Тогда, в восьмом классе, Яра узнал, что по поводу Дашки я его обманул. Он не мог не узнать, поговорив об этом