с ней на следующий день. А вот за сигарету его отца вызвали в школу, и после этого еще неделю Ярослав ходил с подбитым глазом.

Чего Яра не знал, так это что завуча к нему направил я.

Деньги

Поезда всегда меня угнетали. Кто-то боится самолетов, потому что они могут упасть, кто-то машин из-за их скорости. Кто-то наверняка чувствует себя неуютно на кораблях — не слышал о таких людях, но океан сам по себе страшный. Черт его знает, что там на глубине, а ты плывешь на этом жестяном корыте, и вокруг тебя на десять тысяч кубических метров никого нет. Даже суши нет, не то, что людей. К тому же, бывают штормы и прочие катаклизмы. Акулы там всякие. Может, я и сам кораблей боюсь, не только поездов.

Я никогда не ездил в поездах с семьей. Даже просто со знакомыми людьми. Всегда один, несущийся по рельсам в огнеопасном снаряде, в окружении чужих и враждебных лиц.

Я никогда не боялся садиться на поезд. Я знал: если он сойдет с рельс, мне будет все равно. И неважно, умру я или нет. Если умру, то уж точно не озабочусь фактом своей смерти, а не умру — так буду счастлив, что остался жив. Поезд никакой роли в обоих вариантах не играет. Дело в другом.

Когда ты несешься на скорости, которая заметна только снаружи, изнутри осознать её сложно. Несется все вокруг, а не ты. От этого кажется, что ты попал в пространство, где нет времени, а за окном несутся не километры, а часы. Как будто ты во временной капсуле или в космическом корабле. Но из космического корабля, который несется через века, я бы сошел на полном ходу — в вакуумное космическое ничто, и это можно было бы понять, а с поездом все не так просто. Космический корабль — штука сама по себе непонятная, а от непонятных штук мы всегда бежим. А поезд что? С него сойдет только сумасшедший.

Но не мне судить о здравии своего рассудка. Еще месяц назад, пока Ярослав не появился в моей жизни, я бы мог сказать о себе что-то вразумительное. Теперь уже не уверен. Но справки у меня все еще нет. Я еще не попал на учет к психиатру, и это нехилое достижение.

Даже если я сумасшедший, никто этого не замечает.

— Я получил эти деньги из исколотых домашними инъекциями рук. Они грязнее, чем твой рот, когда тебя бьют по яйцам, — залихватски говорил Ярослав, хлопая по карману своего пальто. Еще до того, как мы сели в поезд, он положил туда тяжелый конверт.

Я всегда уважал наркоманов за то, какие они охреневшие сволочи. И нет, не в том смысле, что они все плохие люди. Просто они думают в первую очередь о себе, а это круто.

— Ты бы в жизни столько денег не увидел, — мрачно усмехнулся мой товарищ, — если б не я. Это потому, что ты ни на что не подсел. Упустил свою возможность разбогатеть.

Я посмотрел на Ярослава — он сидел напротив, и оба мы неслись через весенние сумерки навстречу ночи. За окнами мелькали секунды, минуты, века… мы ехали в поезде.

Ярослав задумчиво поглядел в окно и приподнял брови.

— Ума не приложу, откуда у них столько денег берется.

— Если б ты знал, денег там уже не осталось бы.

— Надо же, какого ты обо мне мнения! А сам не воспользовался б таким случаем?

Случаем — это он, верно, про кражу денег у наркоманов. Из какого-то их огромного сейфа с сорока пятью замками и охраной на три батальона.

Я решил, что не справлюсь с тремя батальонами.

И я сказал:

— Не-а.

Ярослав брезгливо поморщил нос.

— А я-то уж надеялся, что ты стал нормальным!

Кто бы говорил! Сам-то гордится тем, что отобрал деньги у самой уязвимой подгруппы населения, наркозависимых. И я ответил:

— У нас с тобой разные представления о нормальности.

— Мы вообще ребята разные, если ты не заметил!

Я смотрел на Ярослава, но вдруг он рванулся куда-то наверх, а перед моими глазами очутился пол купе. Я дернулся от неожиданности и налетел на угол навесного столика.

Оказалось, это моя голова упала. А Ярослав оставался на месте.

— А как же боль? — я аккуратно поднял свою голову, держа ее за ушибленный висок. Ярослав снова возник в поле моего зрения.

К сожалению, в конверте лежало на одну купюру меньше заявленного.

Это потому, что Ярослав сам вернул её тому несчастному наркоману.

— Какая ещё боль? — спросил Ярослав, заинтересованно глядя на мою голову. Нет, не в глаза. Просто на голову.

В обмен на кое-что.

— Вот порежу я палец — мне станет больно, — я откинулся назад и примостил затылок на мягкой стенке купе, чтоб голова больше не падала. — Разве тебе нет?

Ярослав напротив принял очень мудрый вид.

— А, ты о физической боли. Тут все просто: её не существует. Ты почувствуешь ее только когда подумаешь о ней. Источник боли у тебя в голове.

И тут я понял, что на него таблетка уже подействовала. Мы закинулись, когда садились на поезд. После того, как я сознался ему, что не люблю ездить на поездах.

Я хлопнул глазами. Ярослав передо мной медленно расплывался в супрематистский концентрат мудрости. И я спросил:

— Это ты тоже в своём техникуме узнал?

— А где ж ещё! Прям там, нанюхавшись клея…

— Так ты на столяра отучился?

— Нет, блин, на маляра!

— А если серьёзно?

— Я инженер.

— Ракету построишь?

— Как два пальца.

— С её продажи и долг отдадим.

Да, разумеется, никто не собирался давать нам деньги за «спасибо». Мы их одолжили.

У наркомана.

Главная прелесть Ярослава заключалась в том, что он делал такие вещи, до которых нормальный человек бы даже не додумался.

— Ты что, сдурел? Не буду я свою ракету продавать!

— Это только потому, что пока ты ее не построил. Тебе продавать нечего.

— Слушай, ракета — это лучше, чем жизнь без долгов.

— Чем?

— Тем, что я на ней полечу к дому того, кому должен, и разбомблю его нахер! — проорал Ярослав и принялся воодушевленно рисовать в воздухе траекторию своей ракеты.

— Ты гений, — признался я, в восхищении наблюдая за движениями его руки.

Наш ковчег покачивался на волнах — раз, два, раз, два… Поезд мчался через время, оставляя за собой секунды и часы. Время вилось серпантином вокруг железной дороги, а за окном мелькали империи вперемешку с городами будущего. Снаружи