любой области и сфере. Если Лиза верит и для неё религия – это опора и некий источник спокойствия, то и ладно. Пусть так и будет. К тому же я прекрасно понимаю, откуда это происходит. Как зачастую бывает у людей, корни мнений, идей, да и некий базис знаний произрастают из детства. У Лизы была сложная семья: всегда тихая, забитая мама, чья нежная и полная добра улыбка передалась и дочери. Зачастую она была накрашена толстым слоем косметики, чтобы скрыть следы после очередных побоев неврастеника-мужа, отчима Лизы. Полноватый и уже в тридцать лет лысоватый мужчина с образованием в девять классов и незаконченным колледжем по специальности то ли повара, то ли автомеханика, он перебивался временными заработками, был всегда полон уверенности, что он самый умный и всезнающий человек во всём белом свете, и страшно самозабвенно пил. И вот тогда он становился по-настоящему страшен – обыкновенные спокойствие и равнодушие к происходящему вокруг сменялись ревностью, яростью и распусканием рук. Этой особенностью, помимо многочисленных приводов в полицию, он и заработал себе билет в загробный мир, уже после того, как меня отправили в детский дом. Лиза мне рассказывала, что он возвращался с очередной попойки и что-то не поделил с прохожим. Принялся орать, угрожать, а когда тот послал пьяного психа куда подальше, отчим Лизы бросился на него с кулаками. А случайный прохожий оказался мастером спорта каких-то единоборств и переборщил с самообороной, приложив отчима затылком об асфальт. Лиза меня всегда уверяла, что на неё отчим руки не поднимал, хотя, признаться, я в это верю не до конца – несколько раз я видел лиловые гематомы у неё на запястьях и проступающий отпечаток ладони на щеке. Мама защитить её не смела – а вот дедушка по линии отца как раз и стал тем щитом, что, как только имел возможность, сразу же заступался за внучку. Он любил её всем сердцем, ведь видел в ней единственную свою кровинушку, своё наследие, оставшееся после смерти жены при рождении сына, а затем и потери сына в треклятой автокатастрофе спустя всего три года после рождения Лизы. Дедушка Лизы был священником: носил длинную густую бороду, читал проповеди зычным гулким басом, а в мирской жизни говорил всегда тихим и размеренным полушёпотом. Жил он бедно, в небольшом деревянном домке, напоминавшем скорее пристройку при храме. Денег с прихожан на содержание самого себя никогда не брал – за каждую копейку обязательно отчитывался перед теми, кто жертвовал на поддержание храма, представляющего из себя даже историческую ценность, ведь построен был ещё в девятнадцатом веке и выжил, хоть и потеряв своё первоначальное величие, после революции 1917 года и следующих, а также выстоял и после войны. Уверен, что именно благодаря нему у Лизы в сознании и сложился светлый образ религии, а в совокупности и зародилась вера в Бога.

– Да что ж такое! – внезапно воскликнула Лиза, буквально выдернув меня из паутины мыслей, обращённых в прошлое.

– Что… что случилось, что такое?

– Керчев рассказывает, как на этой улице прямо сегодня было произведено нападение агрессивно настроенной толпы на двух полицейских… Опять же, обвиняет Иванова, что докатились до такого.

– На этой?.. Нет, это же Дальневосточная, а нападение было на Калининской… Другая же вообще часть города, – недоумевал я, не сообразив, что мои слова заставят Лизу волноваться.

– На тебя сегодня тоже напали? – встрепенулась Лиза.

– Да не то чтобы…

– Так, что произошло?! – вскочив, жена теперь сверлила меня наполненными волнением зелёными глазами. Веко слегка подрагивало, как и всегда, когда Лиза нервничала.

– Напарник идиот попался, решил арестовать какого-то парня с ножиком, которым тот никому не угрожал, просто крутил-вертел. Ну и там толпа сразу ощетинилась, заступиться за него хотела, отбить. Понятное дело, пришлось применять дубинки, электрошокеры, светошумовую гранату даже. Хорошо, что кавалерия вовремя подоспела. Один на меня бросился, его, в общем, тоже увезли. Они ещё странные ребята такие, наносят себе на лица татуировку хреновую такую… похожую на дракона лишь отчасти, – промямлил я. – В любом случае, беспокоиться нечего. Дважды в одно место для патрулирования не шлют, потому теперь настало время других испытывать на своей шкуре невезение.

Вообще я не должен был говорить Лизе ничего из произошедшего на работе. Да и в принципе она не должна была знать о том, что я – не простой госслужащий, а полицейский, ведь это строго секретная информация. По уставу я должен был бы пойти под суд с наказанием от штрафа в три заработные платы до отбывания двух лет в тюрьме. Но я не мог не доверять любимой, да и Лиза знала меня с детства, каким я был, знала, через что я прошёл и каким стал. Уверен, не скажи я, она и сама наверняка догадалась бы. Так я по крайней мере успокаивал себя.

– По всей видимости, сегодня прямо какой-то «взрыв», весна, что ли, так действует на людей. Что за один день сразу несколько таких вопиющих нападений на полицейских, – нахмурившись, сказала Лиза.

– Наверное…

Я уже согласился с мыслью жены, как вдруг картинка на экране сменилась, и теперь на меня смотрел белобрысый паренёк с округлым детским лицом, левая сторона которого была забита грёбаной татуировкой дракона. Я сразу же узнал его. В этот момент ведущая говорила о том, что задержанным оказался некий Павел Шесталёв, двадцатидвухлетний учащийся педагогического колледжа – филиала столичного института.

– Это… Чёрт возьми… – потеряв адекватный дар речи, тыча указательным пальцем в монитор телевизора, лепетал я.

– Что, что такое?

– Тот самый… которого я арестовал сегодня. Вернее, мой дебил-напарник. Это он, я уверен. На все сто процентов, клянусь!

– Ты уверен? Но ведь Керчев…

– Врёт Керчев. Врёт, сволочь!.. – я сорвался на крик.

Как же так? Он же всегда рубит правду, утверждает, что оперирует лишь проверенными и не раз подтверждёнными аргументами и фактами. Вот я дурак, попался в очередной раз. Столько раз обещал себе не верить ничему из того, что услышу или увижу в телевизоре… Но зачем им это? Зачем говорить, что задержание было на Дальневосточной улице вместо Калининской? Побоялись? Быть может, эта банда с татуировкой дракона во все лица на самом деле много более серьёзная, чем я предполагал. В любом случае, хорошо, что завтра меня там, как и лгуна Керчева, не будет. Какие всё же они все двуличные лицемерные мрази!

– Что случилось, папа? Мама?

На пороге нашей комнаты застенчиво стояла Наташа, широко распахнутыми глазами смотря то на меня, то на Лизу. По всей видимости, я побеспокоил её случайно вырвавшимся криком.