теми, кто этот провиант поставляет. Примечательно, что эта деятельность сосредоточена в первую очередь на мясе, конечно же, потому, что поставки мяса, как правило, ненадежны. Напротив, стабильно поставляемые продукты, такие как злаки, в меньшей степени служат объектом дележа – в этом нет особой необходимости, что известно всем сторонам. Таким образом, даже в обществах охотников-собирателей утопическое совместное потребление пищи недостижимо. Распределение продовольствия у них все равно строится вокруг биологической семьи; иными словами, под маской группового отбора оно тем не менее благоприятствует родственному альтруизму [McGrew, Fesitner 1992: 236].

Чего обычно нет в замятинских описаниях трапез, так это разговоров. Д-503 упоминает «длинные, стеклянные столы; медленно, молча, в такт жующие шаро-головы» [205]. Тишина стоит полная, в ней слышно лишь, как «потукивает метроном», как и все остальные, Д-503 отсчитывает пятьдесят жевательных движений на каждый кусок, а это, без сомнения, не располагает к беседе. С другой стороны, после того, как попытка захватить «Интеграл» проваливается, сам Д-503 ест молча, но слышит, как 1-330 обсуждает с безымянным лысым профессором благородство [274]. Однако это исключение, которое позволяет себе самый деструктивный персонаж в романе и, наверное, во всем Едином Государстве, учитывая, что речь идет о предводительнице Мефи. Общие трапезы удовлетворяют нашу эмоциональную потребность делить свое время и еду с собратьями. Как и универсальность этой формы поведения, общие ощущения, которые она дает, в частности удовольствие, скорее всего, указывают на ее биологическую полезность. Э. Берн постулирует врожденную, «биологическую» потребность в стимулах, особенно в виде социальных контактов, и в упорядоченной, структурированной деятельности. Он отмечает, что нам присущ «страх одиночества (или отсутствия социальных стимулов)» [Берн 2009: 316]. Эта и многие другие потребности удовлетворяются за счет совместных трапез. Разве нас, как Дж. Э. Слассера, не страшит одинокий едок [Slusser 1996], особенно если им можем оказаться мы сами?

По целому ряду взаимосвязанных причин человек, как принято выражаться, общественное животное. Совместная трапеза обычно сочетается с обменом информацией в форме застольной беседы. Среди союзников, тех, кто с большой вероятностью участвует в общей трапезе, как отмечает Пинкер, «цена обмена информацией незначительна». Информация – это «единственный товар, который можно передать кому-то и в то же время сохранить у себя» [Пинкер 2017:213,215]. Хотя нежелательно, чтобы информация о ресурсах или другие секреты достигали ушей конкурентов, наличие общеизвестной информации, как правило, избавляет получателя от необходимости приобретать знания методом проб и ошибок, особенно если речь идет об охоте на добычу и избегании хищников. Р. Майло и Д. Квиатт утверждают:

Разумно было бы предположить, что способность к социальному сотрудничеству, особенно в отношении средств к существованию и репродуктивного поведения, с самого начала эволюции гоминидов находилась под сильным давлением естественного отбора; также представляется разумным, что способность передавать и сохранять внутри групп информацию, касающуюся средств к существованию и воспроизводства, входила при отборе в совокупность социальных моделей поведения [Milo, Quiatt 1994: 334].

Такой ход мысли справедлив и для сегодняшнего дня – вот только в развитых обществах темой застольных разговоров будут, конечно же, не добыча и хищники, а другие вопросы, так или иначе связанные с успешной репродукцией: материальные возможности и угрозы, условия труда, конкуренты на профессиональном, социальном или любовном фронте. «Сплетни во все века и во всех странах были любимым времяпровождением людей, потому что знание – сила», – отмечает Пинкер [Пинкер 2017: 591]. Что характерно, сплетни принимают форму обмена информацией. Часто, если кто-то хочет «покопаться в мозгах» у другого человека, эта асимметричная передача ценных знаний компенсируется каким-то другим способом. Например, кто-то, вероятно, заплатил за книгу, которую вы сейчас читаете. Спасибо ему, кем бы он ни был.

В обмене как ресурсами, так и информацией заложена основа глубокой тяги человека к социализации. Совместное употребление пищи часто помогает нам сплотиться, когда в жизни мы сообща охотимся на крупную дичь: совершаем набег, дурачим противника, заключаем сделку, молимся Богу или пытаемся создать более прочный союз. В любом случае на какое-то время мы распространяем свое чувство групповой принадлежности, свою сферу личных интересов за пределы семьи. Вероятно, культура и окружающая среда сильнее влияют на наше поведение, заставляя поступать так, как мы поступаем, но генетическая эволюция, благодаря нашему долгому существованию в качестве охотников-собирателей, сформировала наши эмоциональные реакции на все эти случаи [Уилсон 2015: 244]. Утопические системы по большей части стремятся вернуть те самые чувства солидарности, общности и удовлетворения. И один из способов – совместные трапезы.

2. Трапеза как утопическое действо

Обычай делиться едой в утопических сообществах, как правило, крайне важен, если не сказать символичен. Часто он принимает форму совместных трапез, иногда из общего котла. Есть ли более естественный способ регулярно объединять группу для близкого взаимодействия, как если бы они были родственниками, расширяя представление о том, что семья, которая ест вместе, остается сплоченной? Совместное питание способствует единению и сотрудничеству.

Поэтому неудивительно, что совместные трапезы так часто описываются в литературных утопиях. В утопических повествованиях часто изображается политика вытеснения ядерной семьи гораздо более широкой и диффузной «семьей» – обществом в целом. Платон в своем «Государстве» отменил семью, запретил частную собственность и призывал жить общим домом и делить общую пищу. При этом он исходил из предположения, что семейная привязанность может помешать преданности государству [Berneri 1950: 17; Booker 1994: 62]. Все эти пункты предвосхищают политику, разработанную, хотя и не обязательно воплощенную в жизнь, вскоре после Октябрьской революции. То же происходит у Плутарха в жизнеописании Ликурга, где граждане идеализированной Спарты по приказу правителя «собирались вместе и ели одни и те же кушанья, нарочито установленные для этих трапез» [Плутарх 1961:60]. Есть дома категорически запрещалось, чтобы никто не явился на общий обед сытым. «Утопия» Т. Мора оставляет больше простора для биологической семьи и допускает частные трапезы, но и здесь предусмотрены часы, когда вся «сифогрантия», созываемая медными трубами, собирается для общего обеда или ужина. Согласно Мору, все должны делать это охотно из соображений утилитарности: «…считается непристойным и глупым тратить труд на приготовление худшей еды, когда во дворце, отстоящем так близко, готова роскошная и обильная» [Мор 1953: 131]. В своей войне с семьей утопия, обеспечивая доступ к продуктам питания, пользуется «запрещенными» приемами. В «Вестях ниоткуда» У. Морриса (1890) рекламируется превосходящее любой частный дом убранство «общих столовых, которые, само собой разумеется, украшены резьбой и картинами, обставлены изящной мебелью с богатым орнаментом», где «…подаются простые, но изысканно приготовленные блюда» [Berneri 1950: 260].

Конечно, общие трапезы предусматривались не во всех утопических схемах. Так, И. В. Андреэ говорит