— Скорей наш город с места сойдет!..

— Да бросьте же, бросьте, господа!..

На секунду мелькнула крылатка учителя, за ней багровая лысина моего дядюшки, вся в испарине, а вокруг колыхались фуражки с кокардами и соломенные шляпы-канотье, довольно быстро подвигавшиеся к выходу.

Обиженные голоса, хохот, чье-то однообразное: “Да бросьте же, бросьте, господа!” — удаляясь, стихли наконец, и цветастая, шаркающая ногами карусель возобновила свое движение.

Много позже я узнал, с чего все началось.

Иногда, чтобы размяться, Петр Арианович игрывал на бильярде.

Он заканчивал партию с молодым фельдшером, когда в бильярдную, ввалился дядюшка. Его сопровождали приятели, “Рыцари Веселой Утробы”, все в достаточно приподнятом настроении.

— Чур, чур! — закричал дядюшка с порога бильярдной. — Следующую партию — со мной! Согласны?

Петр Арианович отклонил предложение.

— Почему? — поразился дядюшка, с аффектацией откидываясь назад.

— Так.

— Нет, тут не “так”. Тут начинка… А какая?

Петр Арианович пожал плечами.

— Что же, брезгуете нашим обществом? — не отставал дядюшка. — Мы ничего. Пьяненькие, но… У нас культурному человеку не пить нельзя!

Петр Арианович отвернулся и занялся шаром.

— Потому что болото, провинция, — продолжал дядюшка. — Потому что рак на гербе… Весьегонск!

— Я сам из Весьегонска, — коротко сказал учитель, прицеливаясь по шару.

— Я ж и говорю, — подхватил дядюшка. — А с кем тягаться вздумали? Страшно сказать — с Текльтоном! Вы — и Текльтон! Хо-хо! Сам Текльтон не открыл острова, а учитель географии открыл… В Весьегонске, в провинции!.. Не смешите!

— Да что вы привязались: провинция, провинция! — вступился за Петра Ариановича фельдшер. — А Ломоносов откуда был?

— Ну, Ломоносов! Сравнили! То академик! И в Петербурге! Добро бы господин Пирикукий… то бишь Ветлугин… в Петербурге жил… А у нас в Весьегонске академий нет.

Приятели вразнобой поддержали дядюшку:

— В Калуге, говорят, тоже учитель на звезды собрался лететь! Все ракету какую-то строит…

— В Козлове5 и того лучше: не учитель — часовщик новые растения стал выдумывать!

— Ну вот видите, видите? Вот она вам, провинция ваша!

Дядюшка захохотал.

Петр Арианович с полным самообладанием натирал кий мелом.

— Могу продолжить список, — как бы вскользь заметил он.

— Собой?

— Зачем же? Было бы нескромно — собой. Но из своей области, из географии… Есть такая гипотеза Вегенера — о пловучих материках. Теперь на ней, можно сказать, весь мир держится. А ведь гипотеза не Вегенера.

— Чья же?

— Нашего с вами соотечественника. Сорок лет тому назад книгу издал. И где? В Ливнах. Слышали про город такой?

— И про город не слышал и про соотечественника… Фамилия-то его как?

— Неизвестна фамилия. Так и осталась неизвестной…

— Опять насмешили! Неизвестна! Зачем же старался, лбом стену прошибал?

— А он не для себя. Для славы России.

— Ах, славы! — Дядюшка подмигнул приятелям. — Все слава, слава… Ну именно — чудаки! В каждом городе по чудаку!

— Какие же чудаки! Патриоты России!

Дядюшка удивился:

— Этак, скажете, и вы — патриот России?

— Да.

Дядюшка вдруг обиделся:

— Позвольте! Если вы патриот, то кто же тогда я?

Он обвел всех оскорбленным взглядом. Вид у него был, наверное, очень глупый, потому что в бильярдной засмеялись.

— Нет, не шучу! Господин Ветлугин говорит: я, мол, патриот России! Хорошо-с! Кто же тогда мы все? — Он сделал паузу, потом ударил себя кулаком в грудь: — Врете! Я патриот, я!..

— Почему?

— То есть как это — почему? Потому что доволен своим отечеством. Зако-за-а-конопослушен! Не придумываю всяких теорий. Служу…

Петр Арианович усмехнулся.

— Ни к чему ваша усмешка! — Дядюшка рассердился. — Служу, да! А вы? Острова нашли? Не верю в ваши острова! Не видал!

Петр Арианович, не обращая больше внимания на его болтовню, стал расплачиваться с маркером.

— Не верю! — продолжал выкрикивать дядюшка, бестолково размахивая руками и обращаясь больше к висячей лампе, чем к Петру Ариановичу. — Ни в часовщика не верю, ни в этого… с ракетой! Ни в острова там какие-то еще!.. Скорей я… — Он оглянулся, подбирая сравнение.

Оно должно было быть хлестким и кратким. Что-нибудь вроде пословицы или афоризма. Требовалось выразить в одной фразе все свое превосходство над этим “очкарём” с утиным носом.

На фоне звездного неба четко вырисовывался купол собора. Чуть поодаль торчала каланча пожарной части, словно это была долговязая шея великана, с любопытством заглядывавшего в сад через деревья. Еще дальше темнели крыши домов.

Весьегонск был строен прочно, на века. В его приземистых домах можно было отсидеться от жизненных бурь, как в бревенчатых блокгаузах во время осады.

Сравнение пришло.

— Скорее я… — Дядюшка покачнулся, чуть было не упал, но удержался за бильярд широко расставленными руками.

Приятели нетерпеливо подались вперед, открыв рты, будто приготовившись к артиллерийскому залпу.

— Скорее Весьегонск с места сойдет, — крикнул дядюшка, — чем ты свои острова найдешь?..

Залп грянул.

Много раз потом представляли мы с Андреем эту сцену. В ней, наверное, было что-то пошлое. С сухим щелканьем сталкивались и разлетались шары. Раздавались возгласы: “К себе в середину!”, “Кладу своего в левую лузу!” У стен, хватаясь от смеха за животы, корчились “Рыцари Веселой Утробы”. А посредине стоял дядюшка. Лысина его воинственно сверкала. Одну руку он устремлял вперед с видом пророка, другой продолжал цепляться за спасительный бильярд.

Спор закончился безобразно, скандалом.

Кажется, не насладившись до конца триумфом, дядюшка захотел удержать Петра Ариановича. Он потребовал вина и стал упрашивать, чтобы тот выпил с ним на брудершафт. Повторялась, в общем, обычная, известная уже читателю, программа смехотворных издевательств. Петр Арианович попытался уйти, но ему преградили дорогу к двери. Дядюшка уцепился за рукав его кителя. Рукав треснул.

Тогда Петр Арианович пустил в приставалу шаром.

Их кинулись разнимать. Подскочил Фим Фимыч, до того смирно сидевший в уголке и что-то записывавший в блокнотик. Толпа подхватила его, дядюшку, Петра Ариановича, вынесла из бильярдной и потащила к выходу из Летнего сада.