– Ты че это, чувак, творишь? – а потом, разглядев «Полароид», спросил: – Что это у тебя за штуковина?

Судя по его реакции, он впервые в жизни столкнулся с действием моментальной фотосъемки – пришлось объяснить. Шульц был в восторге. Из аппарата медленно выползла пока еще черная фотокарточка, я ее выхватил и стал помахивать, пока не проявился снимок.

– На, держи, – сказал я, – на память.

– Что-то я не очень получился! – разочарованно протянул Шульц, уставившись в фотку. – Может, повторишь, чувачок?

– Прости, Шульц, не получится, пленки осталось – кот наплакал. А нам сегодня надо еще кой-кого поснимать.

В голове был невообразимый сумбур, я никак не мог сосредоточиться, наметить план действий. Меня буквально распирало от избытка чувств, что неудивительно: я уже добрый час находился в другом временном измерении – хоть и верил в это, видя собственными глазами, как изменилась окружающая меня реальность, и в то же время не мог представить себе, что через час-другой встречусь с отцом; такое просто не укладывалось в мозгу.

Планов не строил, полагался на случай в надежде, что сама ситуация вывезет меня туда, куда надо. Шульца посвящать в суть дела не стал – зачем? Его расспросы только внесут сумятицу. Все само как-нибудь утрясется, и, конечно, о том, что я еду на встречу с родным отцом и тем более – что уж совсем за гранью понимания – с самим собой, хоть и маленьким, говорить не стал, даже не намекнул, убежденный, что намечавшееся рандеву – дело исключительно личное.

В Майори мы спрыгнули на платформу с тамбурной лесенки вагона (кстати говоря, в Латвии на станциях как, впрочем, и на вокзале в Риге, нет привычных для Питера и Ленинградской области высоких и удобных платформ). Погода нам не благоприятствовала, совсем некстати заморосил косой дождик, но, к счастью, он продолжался недолго.

Мне вдруг захотелось сделать приятное самому себе – маленькому; дай, думаю, подарю набор хороших конфет, если, конечно, отец примет подношение от незнакомого молодого человека. Зашли в местный магазинчик, я спросил у Шульца, какие конфеты лучше купить. Он говорит, однозначно фирмы «Лайма», бери, мол, коробку ассорти, не прогадаешь. Я выбрал самую красивую и уже протягиваю деньги тощей, как доска, продавщице, да не тут-то было… Не продают. Что такое? Почему? Деньги не те? В чем дело, милейшая? Оказывается, на излете советской эпохи все не так просто: да, шоколад в наличии есть, но его продают только по предъявлении визитной карты покупателя с целью отсечения иногородних от дефицита. Я призвал Шульца на помощь. Пришлось ему на время распрощаться с ELP, вытащив затычки из ушей, чтобы разрешить проблему. Минут пять, наверное, он балаболил на тарабарском с продавщицей и наконец-то вложил мне в руки вожделенную коробку. Мы отошли в сторонку, он сам был порядком озадачен – ну и времена, говорит, наступили… шоколада не купить… вот до чего дожили… Пришлось прикинуться дурачком, сказать, что пресловутую карту забыл дома, вот и все.

Пешеходная улица Йомас была не особо заполнена курортниками, немногочисленный отдыхающий народец фланировал туда-сюда, разминая ноги после ночного сна, лениво заглядывая в витрины. Сказывалась прохладная погода, да и пик летнего сезона – июль – уже остался позади. Свободного времени у нас было с избытком, и мы избороздили юрмальский «Бродвей» вдоль и поперек. На Шульца, конечно, обращали внимание – на фоне стиля тех лет, в которых повсеместно царствовали штаны-бананы и куртки– косухи, со своими клешами и ботинками на платформе он выглядел инопланетянином. Есть нам, понятное дело, не хотелось, вечерняя трапеза в ресторане плотно заправила нас на сутки вперед.

И тут меня осенило, как следует приманить отца: пластинки! Не случайно же по электронному указанию пёр такую тяжесть! Я вытащил из рюкзака охапку фирменных дисков и демонстративно взял в руки – наверняка клюнет, как только увидит это добро, он же у меня – меломан!

Но первым, разумеется, клюнул Шульц.

– Ого, пласты, – изумившись присвистнул он, – дай-ка позырить.

Я передал ему стопку. Он внимательно рассмотрел каждый альбом и по завершении осмотра разочарованно спросил:

– А почему нет ELP?

Вот он – типичный образец фанатичного отношения к обожаемому предмету, Шульца интересовала исключительно ELP, и ничего больше, но я нашелся, что ответить.

– Потому что, Шульц, – назидательным тоном произнес я, – в мировом роке существует много другой музыки, не менее интересной. Стыд и позор этого не знать такому меломану, как ты.

На мою колкость Шульц не отреагировал, поспешив уйти в привычную прострацию звуков.

Где-то за полчаса до времени «Ч» мы встали неподалеку от входа в антикварный магазин так, чтобы нас было видно со всех сторон. Шульц уставился в витрину с золотыми безделушками, продолжая слушать бессмертную музыку Кита Эмерсона и его сотоварищей, а я крутил головой по сторонам… И вот наконец увидел тех, с кем жаждал встречи, – двое знакомцев показались на горизонте… Молодой мужчина с наметившимися залысинами в красной ветровке (под мышкой зажата та самая книга) вел за руку двухгодовалого малыша в летнем комбинезоне синего цвета и натянутой по самые уши шапочке и капюшоне. Они шли не торопясь, наслаждаясь прогулкой, папа что-то рассказывал мне, а я крутил указательным пальчиком правой руки… (Момент настолько невероятный и трогательный, что мои глаза увлажнились.) Отец, почувствовав на себе пристальный взгляд, скользнул по мне глазами сверху вниз и остановил взор на пластинках… Неужели зацепило?

В голове бешено закрутились вопросы: как предупредить его о грозящей в будущем опасности? И возможно ли сделать так, чтобы он поверил моим словам и не принял меня за шарлатана или просто безумца? В последнее мгновение, перед тем как он подошел совсем близко, я отвел глаза: не хотелось, чтобы отец заподозрил меня в преднамеренности встречи – все должно казаться абсолютно случайным.

– Молодой человек! – обратился он ко мне.

– Да?

– Вы это продаете? – папа ткнул пальцем в сторону фирменного винила, я отрицательно мотнул головой. – И все же, может, позволите взглянуть на ваши пластинки?

Я молча протянул стопку. Пока он их рассматривал, с интересом перебирая одну за другой, я – маленький – юлой вертелся у него между ног; при виде Vanilla Fudge отец прямо обомлел, у него аж глаза загорелись. Меня же всего колотило, словно в ознобе, понятно, что изо всех сил я старался скрыть невероятное волнение.

– Слушай, дружище, может, уступишь Vanilla Fudge? – он по-приятельски перешел на «ты». – Я давно за ней гоняюсь. За ценой не постою.

– Я бы с радостью, – ответил я хриплым от волнения голосом, – но эта пластинка уже обещана другому человеку, – каюсь, пришлось соврать. И прокашлявшись, добавил: – Берите любую другую.

– Другие у меня как раз уже есть, – разочарованно произнес папа и, заметно расстроенный, отдал всю стопку назад. Если честно, мне было его жалко. Но по-другому поступить я никак не мог.

Он уже хотел повернуться и отойти, как вдруг рядом с нами материализовался сам Виктор Цой – именно материализовался, появившись буквально ниоткуда, другого слова, более точного, подобрать не могу. Откуда он в действительности появился, не понял, настолько был поглощен разговором с отцом. Как и ожидалось, на нем были синие джинсы и светлая куртка. Он насмешливо уставился на нас с Шульцем и произнес странную фразу: