Страшные вещи делает с людьми любовь. Буквально страшные. Игнат Лисицын и вспыльчивым-то не был. А тут — человека убил. Никто не поверил поначалу. Думали — розыгрыш.

Внешности он, безусловно, выдающейся. Ему полтинник, и большую голову его венчает копнища седых, слегка вьющихся волос. Черты лица крупные, но не грубые. Лицо загорелое (он проводит выходные на Пестовском водохранилище), но загар полосками — от морщин. И сам он крупный. С брюшком уже, но брюшко как-то органично вписалось в его статную фигуру. Вид у него породистый. Вот, точно: породистый.

В большой его голове много полезной информации и удивительных мыслей, которые спешат воплотить в статьи и отчеты аспиранты — в нашем НИИ Игнат заведует Лабораторией фононного синтеза. Аспиранты и аспирантки Игната уважают, а то и обожают. Но Игнату это — никак. У него жена-умница — тоже кандидат наук — и душа общества: какого ни есть — хоть к полинезийским дикарям ее забрось, она и там душой их станет. И вполне еще ничего себе. Дети-то уже подросли: дочь замуж вышла за программиста с хвостом и прыщами, к ушам наушники Sennheiser приросли уже, наверное; сын — семнадцать ему — оболтус. Купил себе подержанный мотик Suzuki на непонятно какие деньги и вовсю жужжит на нем по ночным нашим улицам. Родители бесятся, а что сделаешь.

Ну а институт… Все бы так в нашем НИИ и катилось неспешно под уклон, ни шатко ни валко. Да появилась летом Оксана, молодая оторва. Блондинка (натуральная!) с волосами до лопаток, с прямой спинкой, в черных кожаных штанах. Нос длинный и тонкий, крылья так и раздуваются. Хороша! И не дура, представьте себе. Окончила физфак в свое время с отличием, но в аспирантуре не задержалась и физику твердого тела вскоре вовсе забросила. Рассказывают: на конференции в Женеве охмурила папика лет восьмидесяти, выскочила замуж и, не будь дура, к нему в Швейцарию и укатила. У нас про нее уж и думать забыли. Вдруг — нате, явилась, не запылилась. Папик благополучно помре, Оксанка получила наследство и решила вновь к твердому телу, так сказать, прильнуть.

В нашем тихом гадюшнике — целая революция. Мужики с ума посходили, так и вьются. Красотка их, понятное дело, отшивает эффектно — это теперь такое любимое шоу в нашем корпусе, — язычок у девки острый в буквальном и переносном смысле. Только вот неприступность ее вскоре под сомнение была поставлена, слухи так и поползли по институту, как тараканы. Сначала выяснили, что вечера Оксана предпочитает проводить в барах, посасывая махито. Молодые люди из Лаборатории тонких измерений бахвалились как удачно ей «на хвост сели». Вскоре заметили, что барышня стала то и дело как-то бесследно растворяться в пространстве института и через полчасика столь же внезапно материализовываться из небытия. Также не укрылось от одичавших сотрудников, чей средний возраст, кстати, превышал Оксанин раза в три, что жвачку-то она неспроста столь усердно жует, а дабы подозрительный запашок загасить. А то и в НИИ приходит уже готовенькая.

Надо ли говорить, что красотке поначалу все с рук сходило. Случилось так, что Игнатий стал первым, кто ей сделал замечание. Прекрасный был повод уже тогда заподозрить, что неладное с ним творится. Ну да после драки кулаками не машут. Научные штудии былой отличницы тоже как-то пообветшали, да и мало кого уже область ее научных интересов волновала. Одним словом, Оксана, и полгода не проработав, бесповоротно утвердилась в статусе шалавы. А шалава она и есть шалава, какая уж тут наука и техника.

Мне лично все стало про Игната ясно после случая в курилке. Работает у нас в лаборатории парочка неразлучных раздолбаев — Марик и Гарик. Оба под сороковник, но вид уже основательно потрепанный. Еще лет пять такой работы и в грузчики винного магазина возьмут без конкурса. «ну и?» — вскидывает брови Марик. «чо. все путем, дай сигареттен, не жидись (у Гарика никогда нет своих, он как бы перманентно в процессе «бросания»)». «хрен тебе, вон у него спроси».

Я даю Гарику сигарету.

Марик: «да лана, здесь все свои, колись», «это чо?» — лыбится Гарик на протянутую руку Марика. «хек через плечо, где ключи от лаборантской?»

Я в это время слышу шаги. Игнатий поднимается пешком по лестнице. Он один у нас такой — форму блюдет. В Михалёво за катером на водных лыжах катается, между прочим. Пока кожа от холода не посинеет.

«дашь ты ключи или нет, наконец!» «на. тебе все равно не обломится, вдовушка не в настроении после вчерашнего, минетик, короче, да и то без души, будто интеграл берет, а не…» Договорить он не успел. Поднявшийся к тому времени Игнатий, к-а-ак гаркнет: «вы работать будете когда-нибудь? развели тут!»

И хлопнул дверью своего кабинета так, что стекла из растрескавшейся замазки чуть не вывалились.

Развел-то он сам. Гарик и Марик как были никем, рядовыми кандидатами технаук, так и остались, а Игнатий Алексеевич как ни крути завлаб. Ну а напоминать о работе у нас в НИИ уж лет десять как моветоном считается.

Марик и Гарик переглянулись и расхохотались — бесстыдно, беззлобно и беззаботно. Завлаб же до конца дня никого в кабинет не впускал, и сам на людях не появлялся.

И тут судьба насылает на нас прикомандированного из Питера — Виталика Строева. Что же Строев?

Да ничего Строев. Строев как Строев. Дело в том, что я себя чувствую ужасно виноватым, но продолжать больше не имею возможности.

Всё. Не-мо-гу.

Любовь, ревность, убийство — да, я все это обещал в начале, но прошу меня понять. Не имеет это все значения. Я это придумал, про любовь, чтобы просто ну как бы заинтриговать немного, а рассказать-то мне надо не об этом. То есть любовь, преступление там, все такое, это тоже важно, о чем речь! Но если говорить о Человечестве? Не ради красного словца пошел на обман, а потому, что очень, очень важно это — что я сейчас расскажу. И если ты, читатель, хочешь бросить на этом месте, то я тебя прошу… Нет! Я умоляю, на коленях к тебе ползу, вот смотри! Только выслушай.

Потому что ЭТО ВАЖНО.

Я уж по порядку. Начиналось все глупо, чуть ли не