– С чего ты взяла, что он сыщик? – Алка не соглашалась исключительно из упрямства.

– А кто еще? Такой несолидный, одет скромно и так носом поводит все время! – Надежда показала как. – Короче, она вернулась раньше – может, спектакль не понравился, застала кого-то у себя, он ее и убил. А может, нарочно ждал, чтобы убить.

– Следователь сказал, что случайно…

– Да много он понимает! – отмахнулась Надежда. – В общем, дело тут нечисто, завтра выясню, что могу, у твоей секретарши, и дело это я не брошу, и не надейся!

Против обыкновения Алка промолчала.

* * *

Елена Зуброва открыла дверь своим ключом и осторожно, стараясь не шуметь, прикрыла ее за собой. Возможно, Маша спит, так что не стоит ее беспокоить. Перед глазами встало лицо дочери, каким она увидела его в тот ужасный день на прошлой неделе. Бледное до синевы, осунувшееся, с заострившимися чертами, под глазами – синяки и неожиданно яркие веснушки на носу.

Странно, она и не замечала, что у дочери веснушки. И Машка не жаловалась. Она вообще для девочки ее возраста маловато обращала внимания на свою внешность. Не вертелась часами перед зеркалом, не требовала немыслимых платьев, как другие девочки. Всегда соглашалась с матерью насчет одежды. Ну конечно, Елена в этом деле кое-что понимала, работала бухгалтером в крупном магазине одежды. Так что одевала дочку неплохо, к тому же многое доставалось ей со скидкой.

Маша – хорошая девочка. Не красавица писаная, но милая, улыбка приятная. Характер славный, учится хорошо, друзей много. В школе ее хвалят, по всем предметам успевает.

Уговаривали ее, Елену, в начале года готовить дочку на медаль, да она не согласилась. Зачем это нужно, ребенка к столу письменному приковывать? Пойдут придирки, интриги разные, потом переутомление, неврозы. Нет уж, она своей дочери не враг, так и сказала она завучу Алле Владимировне. Что ж, та ее поняла. И то, говорит, зачем это вам? Если бы, говорит, у Маши самой желание было, а так, для чего ребенка понукать? Учится она хорошо, но не ради оценок, а потому что ей интересно. И вообще девочка хорошая, ответственная, общительная, со всеми ладит.

Завуч Алла Владимировна – вполне приличная женщина, вообще школа у Маши хорошая, тут ей повезло.

Елена тяжело вздохнула, сняла сапоги и босиком прошла по коридору к комнате дочери.

– Машуня, – ласково спросила она, – ты спишь?

Дочь стояла у окна, царапая пальцем по стеклу, это у нее с детства осталась такая привычка.

Она вздрогнула, оглянулась на голос матери, и Елену внезапно поразила бледность дочери. Глаза ввалились и смотрели как-то жалко, возможно оттого, что не было на лице никакой косметики. Елена и сама была от природы рыжей, дочка на нее похожа. И брови и ресницы были у нее белесые, Елена помнила, как дразнили ее в детстве теленком белобрысым. Им в школе краситься не разрешали, так сколько слез она пролила, глядя в зеркало.

Машка не такая, теперь в школе совсем другие порядки, подружки ее наведут такую боевую раскраску – любой индейский вождь позавидует. А она только глаза подведет чуть-чуть, тут уж Елена строга, пилит ее неустанно. Дескать, без макияжа из дому выйти неприлично, это все равно как без одежды.

Машка по поводу внешности не переживает, ее в младших классах хоть и дразнили, но ласково, необидно – Лисий Хвостик.

– Здравствуй, милая, как ты себя чувствуешь? – преувеличенно бодро спросила Елена.

Дочка не улыбнулась в ответ, только болезненно поморщилась и плотно сжала губы. Ясно, почувствовала фальшь в ее голосе. Что ж, в чуткости ей не откажешь, всегда они с дочерью понимали друг друга с полуслова.

Вдруг отчего-то снова сжало сердце, и Елена подавила тяжелый вздох. Она подошла ближе и повернула Машу к себе.

– Что ж, – сказала она ласково, – выглядишь ты получше. Ела что-нибудь?

– Да… нет… – дочь отвела глаза, – кажется…

– Кажется или точно ела? – Елена подпустила в голос чуть-чуть строгости. – Машенька, доктор сказал, что тебе нужно хорошо питаться, вон какая ты худенькая.

И сама застыдилась – нет, не слов, а тона, фальшивого голоса. Ни дать ни взять – сцена из плохой пьесы! Несчастная дочь и заботливая мать. Да вот только Машка-то не играет. Она и правда несчастна. И очень одинока. Вот именно, у нее есть семья, мать, отец, есть друзья, а дочь выглядит удивительно одинокой, как будто стоит одна посреди голого осеннего поля и недоумевает, как она здесь очутилась и куда теперь ей идти.

– Как провела день? – спросила Елена.

– Никак, – дочь опять отвернулась к окну.

– Таблетки пила?

– Нет! – Маша повернулась и взглянула на мать в упор.

Снова Елену поразили несчастные глаза дочери.

– Мама, я не хочу пить эти таблетки, я от них все время сплю и тупею! – сказала она.

– Но доктор велел… – смешалась Елена, – у тебя было психологическое потрясение…

– Да что он понимает, этот доктор! – отмахнулась Маша. – И вообще, если я еще несколько дней проведу взаперти, я точно сойду с ума! Почему мне нельзя в школу?

– Но доктор…

– Доктор про школу ничего не говорил!

– Папа сказал, что тебе будет полезнее побыть немного дома… – неуверенно сказала Елена. – Ну, ты можешь позвонить пока девочкам, узнать уроки…

– Папа забрал у меня мобильник!

– Да? – удивилась Елена. – Я не знала…

Маша бросила на нее очень выразительный взгляд, но тут же опустила глаза. Однако Елена успела кое-что заметить.

– Вот что, моя дорогая, – сказала она, – сейчас я приготовлю ужин, папа придет, и мы поедим. Не вздумай отказываться, вон как похудела, сквозь тебя уже таблицу умножения изучать можно!

Маша пробурчала что-то недовольно, но открыто протестовать не решилась. И снова отвернулась к окну.

Елена поглядела на тоненькую шейку, торчащую из растянутого ворота старого свитера, на трогательно выпирающие лопатки и снова почувствовала укол жалости. Ее девочке плохо, очень плохо, а она ничем не может помочь. Да что же это такое, как же так получилось? Ну за что им такое?

– Маша, – сказала она, – мне больно на тебя смотреть.

Не оборачиваясь, Маша дернула плечом, что, несомненно, означало «не хочешь – не смотри». Твое дело. Елена сделала вид, что не заметила этого движения и продолжала, от души надеясь, что голос ее звучит твердо и уверенно:

– Мне больно смотреть, как ты себя изводишь. Ну, забудь же ты, наконец, про то, что увидела в той несчастной квартире, выброси это из головы!

Маша никак не реагировала на эти слова, и Елена говорила, обращаясь к ее спине:

– Девочка моя, как это ни прискорбно, но жизнь бывает иногда ужасна в своих проявлениях! Этот ужас, эта грязь, эти отвратительные вещи, я так надеялась, что тебя это не коснется. Или коснется как можно позже. Я так старалась тебя уберечь от всего этого… И вот теперь, когда это случилось… милая, нужно взять себя в руки! Все забудется рано или поздно, время все лечит…