Она остановилась на полуслове, осознав, что говорит слишком книжными словами. Никогда раньше она так не делала. Очевидно, Маша тоже это почувствовала, потому что она повернулась и посмотрела на мать с легкой насмешкой:

– Красиво… – протянула она.

– Слушай, не морочь мне голову! – тут же рассердилась мать. – Пойди умойся, причешись и сними этот дурацкий свитер! Я вообще думала, что ты его выбросила еще в прошлом году!

– При чем тут свитер! – закричала Маша. – Тебе лишь бы все было пристойно! Землетрясение, тайфун, цунами, да хоть атомная бомба на крышу упадет – ты велишь причесаться, одеться и макияж наложить! Как будто от этого все наладится!

– Да что случилось-то? – Елена перестала сдерживаться и заорала в полный голос. – Что ты рассиропилась совершенно от смерти какой-то посторонней женщины? Ну, учительница английского, сама же говорила, что она у вас всего год преподавала и что вы ее не очень-то и любили, странная какая-то была.

Она замолчала, подумав, что ее слова звучат безжалостно. Потом продолжила:

– Ну, жалко, конечно, человека, но мы-то при чем? Пускай полиция разбирается, кто виноват. А ты так близко к сердцу все принимаешь, как будто тебя лично все это касается!

И осеклась, увидев, какой ненавистью полыхнули глаза дочери. Маша тут же отвернулась к окну.

– Если не прекратишь так себя вести, я снова поведу тебя к врачу, – глухо сказала Елена, – таблетки будешь пить по часам, раз сама не можешь справиться. И повернись, когда мать с тобой разговаривает!

– Извини, – Маша повернулась, но упорно смотрела в пол, – извини, что нахамила…

– Доченька… – мгновенно оттаяла Елена и шагнула к Маше, – все пройдет, все наладится…

Маша не отстранилась, но застыла, не отвечая на ласку. И опять как будто кол воткнули в сердце. И этим ноющим сердцем Елена почувствовала, что дочь что-то от нее скрывает, что дело не в том, что она оказалась свидетельницей, что есть кое-что еще. Что ж, они всегда понимали друг друга с полуслова…

Но в том-то и дело, что не было на этот раз сказано никаких слов. Да и не нужны они, Елена и без того чувствовала, что с Машей что-то неладно. И почувствовала бы гораздо раньше, если бы не это ужасное происшествие.

– Мамуля… – Маша отстранилась и посмотрела ей в глаза, причем, как тотчас поняла Елена, ей пришлось сделать для этого усилие. – Мамуля, так я и хочу поскорее вернуться к нормальной жизни. Если я буду ходить в школу, то отвлекусь от нехороших мыслей, там вокруг будут ребята, учителя, я буду, наконец, чем-то занята, а тут сидишь одна. И правда свихнуться можно…

Маша говорила правильные вещи, но тон ее был такой же, как раньше у Елены, – не то чтобы фальшивый, но не такой, как обычно. И слова тщательно подобраны, и говорит так рассудительно, четко, с выражением, как в радиопостановке. Господи, что же с ними случилось? Отчего они с дочерью не могут поговорить, как раньше? Отчего они больше не доверяют друг другу?

Но, так или иначе, Елена была с Машей согласна – чем быстрее она попадает в обычную среду, то есть в школу, тем легче ей будет оправиться от стресса.

– Я не против, – сказала она и добавила, замявшись: – Если папа разрешит.

– А если нет?

– Сама с ним поговори, – пробормотала Елена, отступая, – как он скажет, так и будет.

Она поскорее вышла из комнаты и не видела, что Маша скорчила ей вслед зверскую рожу.

Через полчаса в замке повернулся ключ и в прихожую вошел Андрей Андреевич Зубров.

У Елены на кухне шумела вытяжка, она не слышала тяжелых шагов мужа, не слышала, как он бросил на столик ключи от квартиры и от машины и чертыхнулся, нащупывая тапочки.

Впрочем, у них в семье не принято было встречать друг друга у двери, виснуть на шее и целоваться. Как-то у Елены это не получалось, да и мужу такого не нужно. И Машка маленькая не бежала с визгом к нему, едва заслышав шум лифта. И не бросал он ее высоко в воздух, и не кружил по комнате, и не сажал на шею, и не говорил с таинственной, заговорщицкой улыбкой: «А что папа принес…» – и не переглядывались они с Еленой поверх Машкиной головки, глядя как ребенок с восторгом распаковывает очередной подарок.

Нет, разумеется, у Машки было все, что нужно, и не только. Елена старалась удовлетворить все ее желания. В разумных пределах, конечно. Но отец никогда ее особенно не баловал. Относился к ребенку хорошо, что уж тут говорить. Ну и ладно, у них нормальная хорошая семья, все наладится, нужно только не распускаться.

Елена повернулась к плите, поскольку начали подгорать котлеты, прикрутила горелку под кипящей картошкой и стала резать помидоры для салата.

Припозднилась она сегодня из-за разговора с Машкой. Права дочка – эти душеспасительные беседы ни к чему не приведут, отвлечься от вредных мыслей можно только работой. Машина работа сейчас – это учеба, выпускной класс, не успеешь оглянуться – конец полугодия, а от оценок многое зависит. В общем, нужно посылать ее в школу. После ужина она этот вопрос обязательно затронет.

Елена услышала, как хлопнула дверь ванной, и увидела выходящего оттуда мужа уже без пиджака и галстука. Работает он в серьезной фирме, всегда прилично одет, уж за этим Елена следит. Вещи все дорогие, подобранные со вкусом, тут он ей доверяет.

– Ты дома? – сказала она, улыбаясь. – А я и не слышу.

Муж не ответил, только как-то странно дернул щекой, и Елена поняла, что лучше не уточнять, что он имеет в виду. Работа у него ответственная, нервная, вечером пока не отойдет, может и накричать. Елена бросилась к плите, чтобы в очередной раз перевернуть котлеты, и тут из своей комнаты выглянула Маша.

– Папа, мне нужно с тобой поговорить! – звонко сказала она.

– Ну что еще… – он развернулся и посмотрел на нее недовольно. – Что такое?

Девочка встретила его взгляд спокойно, уверенно, в то время как Елена на кухне запаниковала. Ну не время сейчас для серьезного разговора. Ну что такое с Машкой? Учила ее, учила, что с голодным мужчиной ни о чем разговаривать нельзя. Вот поест он, расслабится – тогда и проси чего хочешь. Ну, в пределах разумного, конечно. А пока он не поел – лучше и не соваться, только на грубость нарвешься.

Муж посмотрел на Машу тяжелым взглядом, но пошел за ней в комнату. И дверь закрыл за собой плотно, да еще перед этим оглядел прихожую настороженным взглядом.

Елену отчего-то больно резанул этот взгляд. Что они собираются там обсуждать, за закрытой дверью? Отчего она не может участвовать в этом разговоре? Что, в самом деле, за тайны мадридского двора?

Отец тяжелыми шагами прошел к столу и поглядел на Машу сверху вниз. Не сел ни на диван, ни на стул, как будто этим давал понять, что не намерен с ней долго точить лясы. Пришел человек с работы, устал, не нужно лезть к нему с пустяками.

Так мама всегда говорит. А сама после работы сразу на кухню бежит – ужин приготовить. Она, выходит, не устала? Маша раньше об этом не задумывалась – так в их семье заведено, она маме помогает, а отец на кухню входит как гость. Точнее, не как гость, а как посетитель в ресторане. Поест, бросит скупое «спасибо» и уйдет.