— Владимир! — поджав губы, суховатым тоном начал Бадмаев тогда долгий, изнурительный — он был мастер на такие — монолог. — Понимаете, мой маяк против силлурианского — что дубина против пистолета. Вы же, Володя, не беритесь судить о том, чего не знаете и к чему не имеете ни малейшего касательства. Насколько я помню, вы по сей день не являетесь автором ни единого изобретения. Говорю не в обиду вам, однако должен отметить, что в данном случае ваш возраст не является оправданием для вас. В ваши годы я был автором уже двух изобретений и одного рацпредложения.

Владимир тогда был и не рад уже, что заступился за силлуриан, ему было совестно перебивать заслуженного академика, у которого, Володя подозревал, ему еще предстояло работать «на гражданке». Так что Бадмаев брал своим занудством и длительностью речи, полностью выматывая оппонента через пять минут подобного нескончаемого, невыносимого монолога. Академик же был всегда рад поспорить на любую тему — кажется, он так давал отдых своим высокоученым мозгам, и вскоре Владимир уже был на грани тяжелой, вымученной дремоты. В дальнейшем он старался избегать бесед с Бадмаевым на тему роли Силлура в новейшей истории Земли и научился мастерски уклоняться от попыток академика вернуться к этому пункту. Тем более что теперь весь военный лагерь вполне по-деревенски наблюдал за развитием отношений между полковником и Лайной. Да и с Ринатом все закончилось благополучно — вечером того же дня Лайна с удовольствием поддержала чисто теоретическую идею кого-то из офицеров, что неплохо было бы им выпить на мировую водочки. Лайна счастливо заулыбалась в ответ, будто была большой любительницей крепких напитков, а всех бойцов охватило радостное воодушевление. Владимир же был весьма раздосадован, что Бадмаев намеревался всю грядущую ночь возиться в его обществе и, разумеется, на трезвую голову с силлурианскими чертежами. А от костра ввысь неслись мириады оранжевых, желтых и красных искорок и на всю округу — дружный мужской гогот и заливистый женский смех. А Володя знал, что, кроме Лайны, тут на тридцать километров не было ни единой женщины. Когда же через несколько часов нестройный хор запел «Подмосковные вечера» — Лайна солировала, — Владимир не выдержал и, соврав Бадмаеву, что должен отлучиться в туалет, направился к костру, выхватывающему из густой безлунной тьмы медные барельефы бойцов. Войдя в круг света и тепла, Володя обнаружил пьяную до осоловелой улыбки Лайну, сидящую на лавочке возле Зубцова, который, по-петушиному выпятив грудь, наливал своей инструкторше очередную рюмку. Разумеется, хотя на лавочке были еще свободные места, никто не посмел подсесть к Зубцову, даже Ринат, бывший в своем роде также виновником торжества. Офицеры ютились кто на чем горазд — кто-то притащил из дома стул, кто — довольствовался бревном. Лайна, пригревшаяся у костра, сбросила свой розовый комбинезон, как царевна-лягушка — шкурку, и теперь сидела в камуфляжной куртке, как и все прочие. К слову, Володя отметил, что ее полнота была мнимой — инструктор в действительности обладала вполне стройной красивой фигурой, это розовая куртка и штаны так ее толстили. Они были по-зимнему меховые, хоть на Северный полюс лети, — Володя наткнулся на ее облачение, висевшее на раскидистой ветке дерева. Бойцы обрадовались, что Володя выкроил минутку, и ухнули ему целый стакан — обмывать первую награду. Разумеется, Владимир не отказался и залпом опустошил емкость, тут же ощутив, как жар и жжение в горле приятным теплом истомы разливаются по всему его телу.

— Ну чо, может, все-таки покуришь? — пьяным голосом предложил наверняка не в первый раз Зубцов.

— Не-е-ет, — с радостной улыбкой протянула упившаяся до узеньких, если не сказать поросячьих, глазок Лайна. — У меня есть инструкция. Так?

— Так, — отозвался Зубцов.

— Вы — земляне военные. Так?

— Так. — Зубцов полуобнял Лайну, та же и не думала отклоняться, сидела, будто не заметив.

— Так, — согласилась Лайна. — У меня свои инструкции, так? У вас — свои. Правильно?

— Согласен, — хлопнул себя по бедру кулаком полковник. — Ведь верно она говорит, ребята, да?

Самые бдительные из офицеров прервали, из субординации, собственные вязкие, бестолковые, пьяные беседы, и от них-то и раздались одобрительные реплики:

— Ну да.

— Верно, чо там говорить.

— А то!

— Вот, — удовлетворенным широким кивком подытожила Лайна. — А из моей инструкции следует, что я могу у вас дегусти… де-гу-сти-фици-ровать, так? Следующие вещества: кофе и чай — неограниченно; алкоголь и марихуану — не чаще раза в неделю; мухоморы, ЛСД, пейотль — раз в месяц; а вот табак, кокаин и весь опийный ряд — под запретом. — Лайна подняла указательный палец правой руки, да так основательно, будто это был ствол гранатомета, и, поводив им из стороны в сторону, сказала: — А значит — ни-ни. Есть вопросы?

Тут уже все офицеры, услышав так по-военному сформулированный перечень, одобрительно загалдели:

— Во дает!

— Молодец, Лайна! Наш человек!

Зубцов же, налив всем по полстакана, включая Володю, подытожил:

— Ну, стало быть, с приездом тебя и за нерушимость военного союза! Я смотрю, у вас там, на Силлуре, русские люди, так?

Лайна, казалось, всерьез задумалась над полковничьей пьяной теорией, насупив бровки и сжав за компанию с ними порозовевшие наконец-то губы. И сказала:

— А кто знает… Может быть… Только тут у вас холодно очень, как вы тут живете вообще?

— А в баньке паримся, — подхватил Зубцов, весьма довольный таким поворотом. — Тут дубак, а в баньке — ух, получше, чем на Силлуре будет! Эй, ребята, кто там потрезвее, протопите нам с инструктором баню, да поживее!

Тут Владимир вынужден был оставить веселую компанию, ему пора было возвращаться к академику, что он и проделал без малейшего сожаления. Обычная пьянка, с обыкновенными пьяными речами. С инопланетянкой он выпил, медаль обмыл — что еще надо? Продолжение этой истории казалось многообещающим лишь для Зубцова и Лайны, которых с той ночи ребята прозвали Василь Иванычем и Анной-пулеметчицей. На следующее утро Володя выяснил — точнее, с ним все как бы вскользь сами делились новостями, — что полковник с инструктором в баньке таки попарились, и по тому, каким гоголем ходил Юрий Васильевич, все сделали вывод, что между ними что-то, точнее, все, что только можно, уже случилось прошлой ночью. Впрочем, Володе что-то в это не слишком верилось. И он был прав. На самом деле бравый и пьяный вдобавок полковник, разумеется, не мог удержаться от приставаний к Лайне, тем более что та, даже и не заподозрив, бедняжка, подвоха, преспокойно разделась догола вместе с Зубцовым и веником его хлестала, и себя дала хорошенько попарить, но как только полковничья ладонь скользнула по ложбинке, вниз от ее розовой спины, она отстранилась и серьезным, хотя и заплетающимся, голосом сказала:

— Мы договорились, что вы будете обращаться со мной как со своим обычным офицером. Вы себе подобное с подчиненными позволяете?

— Да… То есть нет, — смущенно пряча руку за спину и внезапно смущаясь своей наготы, как Адам, отведавший яблочка, ответил полковник, мысленно благодаря небо за то, что он был сейчас распарен, как тюльпан, и его стыдливого румянца, добавившегося к банному, Лайне было не разглядеть.