родных, что воспылала к своему спасителю нежными чувствами. И теперь непременно должна выйти за него замуж. И навсегда остаться в Грачёвске. Растить детей и заниматься хозяйством.

Катя снова хихикнула. Это был нездоровый, истерический смех, но она ничего не могла с ним поделать. Слёзы катились из её широко распахнутых глаз, рот кривился в безумной усмешке, а она никак не могла справиться с сумасшедшим хохотом, рвущимся из груди. Как можно поверить, что всё это правда? Сумасшедший мужик с его сыном-дауном, этот их план, который, похоже, не вызывал у них ни капли сомнения…

Девушка зажала рот ладонями, но смех всё равно просочился между растопыренными пальцами. Извиваясь на кровати и суча ногами, Катя хохотала всё громче, и никак не могла остановиться. Она хохотала и хохотала, извиваясь всем телом, пока не почувствовала, что готова обмочиться и ей не пришлось на полусогнутых ногах бежать к дыре в полу камеры.

29.

Отойдя от дома на несколько метров, Марина вытерла щекочущие щёки слёзы и, глядя себе под ноги, быстро зашагала по улице. Она шла, не замечая удивлённых взглядов, которые бросали на неё древние старушки, высовывая сморщенные обезьяньи мордочки из-за дешёвых тюлевых занавесок. Их ссору, несомненно, слышала вся улица, если не весь Грачёвск. А к вечеру её содержание будут передавать друг другу на каждой лавочке в одноэтажной части города.

— Маринка ей сказала, что она шалава!

— А та?

— А та ответила, что Маринка незнамо для кого свою драгоценность хранила!

— Ну дела-а-а…

Щёки женщины запылали с новой силой. Она, казалось, уже видела, как бабки, даже в плюс тридцать пять закутанные в телогрейки и жилеты из козьих шкур, сидят на лавках. Они склонились вперёд, как совещающаяся о тактике спортивная команда, так что заношенные косынки, намотанные на облысевшие черепа, почти что трутся друг о друга. Дряблые губы дрожат от возбуждения, на них налипла шелуха от подсолнечных семечек. И все они твердят на разные голоса, по одной и хором: Маринка, Маринка, Маринка, Маринка…

— Марина Витальна!

Катина тётка вздрогнула и едва сдержала крик, когда в её фантазии вплёлся настоящий голос. Он тоже показался ей злым и насмешливым, как и те, что она успела нафантазировать. Но когда он прозвучал вновь, Марина поняла, что ошиблась. За насмешку она приняла обеспокоенность.

— Марина Витальна, ты чего?

Когда женщина повернулась, чтобы посмотреть, кто её окликнул, она покраснела ещё больше, хотя и казалось, что это невозможно. Облокотившись на ржавый забор, попыхивая извечной папироской, стоял Андрей Семёнович. Кровь зашумела у Марины в ушах, и она внезапно ощутила себя молоденькой девчонкой-школьницей. И сделала то, на что так ни разу и не решилась, будучи подростком: свернула с дороги и медленно подошла к окликнувшему её мужчине.

— Здравствуй, Андрей… — тихо произнесла она и с удивлением осознала, что её голос дрожит.

— Здравствуй-здравствуй, — откликнулся мужчина. — Ты чего несёшься-то, сломя голову?

Она замерла, не зная, что ответить. Не пересказывать же ссору с сестрой? Да и плюс к тому, в её голову внезапно закрались совершенно дикие и непрошенные мысли. Подойдя почти вплотную, она вдруг ощутила запах. Застарелый пот, табачный дым, пивной перегар… И что-то ещё, едва уловимое. Каждый из этих ароматов по отдельности вызывал бы отторжение, даже отвращение. Но в совокупности они давали сочетание, от которого у Марины кружилась голова и зудели колени. И, в чём она не находила сил признаться даже самой себе, возникало сладкое тянущее ощущение в самом низу живота… Что-то животное, далёкое от человеческого сознания. Что-то, с чем у неё никак не получалось бороться.

Мужчина, кажется, говорил ещё, спрашивал, но она не разобрала ни слова. Замерев, она старалась привыкнуть к этим новым ощущениям и совладать с ними. И потому пришла в себя, только поняв, то он уже несколько раз подряд повторил её имя.

— А? Что? — робко переспросила Марина. Должно быть, впервые в жизни — робко.

— Что у тебя случилось-то, говорю, не расскажешь? А то как сама не своя. О племяннице вести появились или что?

О племяннице? Марина нахмурилась и непонимающе посмотрела в глаза Андрею Семёновичу. При чём тут вообще Катя? Тот, видимо, уловил её недоумение и вскинул брови:

— Ну, племянница. Твоя. Катя. В лесу она вчера…

— А, Катя! — Марина нервно рассмеялась, но тут же осеклась, поняв, как странно и неуместно звучит её смех. — Катя в порядке.

— Нашлась что ли?!

Глаза Андрея Семёновича вытаращились ещё больше, а щёки и уши покраснели. Он воровато стрельнул глазами влево и вправо по улице, но женщина не обратила на это внимания. Её целиком поглотил жгучий стыд.

— Да я это, просто… — Марина прикусила нижнюю губу, и боль слегка отрезвила её. — Я имею в виду, что уверена, что она в порядке! Девка она боевая у нас!

— Боевая?.. — с сомнением в голосе переспросил Андрей Семёнович, но тут же, спохватившись, продолжил: — Ну, раз боевая, то не пропадёт, я думаю.

Они замолчали. Нелепо начавшийся разговор иссяк, и теперь им обоим не хватало повода для того, чтобы его завершить. Выручил снова Пашка, заорав из дома дурным голосом:

— Па-а-ап! Папка!

— Ну… — Андрей Семёнович виновато улыбнулся. — Удачи в поисках. Я думаю, вернётся она ещё…

— Ага… — рассеянно кивнула Марина. Про Катю она уже снова забыла.

Отступив от забора на два шага, женщина развернулась и пошла в сторону многоэтажных домов. Она всё ещё не понимала, куда именно направляется, но теперь по совершенно иной причине.

Крякнув и щелчком отбросив окурок на дорогу, Андрей Семёнович несколько мгновений смотрел Марине вслед. В его голове постепенно оформлялась не мыль даже, а ещё только намёк на мысль. Мысль о том, что с двумя бабами хозяйство поднялось бы…

— Папка! — снова подал голос Пашка.

— Иду, иду, хорош орать! — рявкнул в ответ мужчина. Он попытался привычно выкинуть посторонние мысли из головы, но в этот раз у него ничего не получилось. Всё же две бабы в семье это… Это куда лучше, чем одна!

30.

Дядька Митяй тащился по лесу, время от времени отводя от лица колючие еловые ветки. Усталость, о которой он ненадолго забыл после разговора с поисковиками, снова давала о себе знать. Обычно легко ориентировавшийся в лесу, старик давно уже перестал понимать, где он находится. Порой слева и справа от него раздавались негромкие щелчки и шорохи, но он не обращал на них внимания.

Опустив взгляд под ноги, он прикрыл глаза и, казалось, дремал прямо на ходу. Его вели по тенистому бору чувства, которые пропали бы, попытайся он их осознать.