— Ну что, дед, — рявкнула на дядьку Митяя координатор поисков, когда его уложили на туристическую пенку в тени фургона. — Добегался по жаре?!

Несмотря на злость, Наташа действовала уверенно и чётко: освободила шею и запястья старика от ворота и манжет застиранной рубахи, стащила с ног вонючие сапоги. Она как раз прижала кончики пальцев к шее старика, когда тот открыл глаза и проговорил, растягивая слова, но вполне отчётливо:

— Стены шершавые… Шершавые…

— Ты смотри, в мягких стенах не окажись, — отозвалась Наташа, едва удержав на языке слова «старый козёл». — Сейчас скорая приедет за тобой.

Дядька Митяй посмотрел на девушку мутным взглядом, не понимая ни слова.

— Карета приедет скоро! — повторила девушка громче и оказалась совершенно права.

Белый фургон, желтоватый от пыли, примчался к ним уже через несколько минут. Хмурый доктор быстро опросил волонтёров, затем вместе с водителем загрузил старика в кузов, заботливо пристегнув к каталке. Подмигнув координатору поисков, фельдшер высморкался прямо на землю, прижав к крыльям носа два пальца, и скорая умчалась. В Грачёвск, к маленькому двухэтажному зданию больницы со сводчатыми окнами, выкрашенному в розовый цвет.

Глава 6

35.

Пашка редко подходил к своему отцу, чтобы посоветоваться. Он вообще предпочитал, чтобы отец видел его как можно реже, ведь так значительно снижалась вероятность получить хлёсткий подзатыльник или не всегда сильный, но неизменно обидный пинок по заднице. Тычки и оплеухи Андрей Семёнович всегда раздавал охотно, хотя и не всегда за дело. Других воспитательных процедур мужчина, сам когда-то бывший жертвой домашнего насилия со стороны отца и старшего брата, попросту не признавал. Соседи большей частью относились к этому отрицательно, хотя и соглашались, что порой без этого в воспитании умственно неполноценного не обойтись.

К примеру, в тот раз, когда Пашке пришла в голову идея помастурбировать в кустах, подглядывая за стайкой загоравших на пляже девчонок. Его, разумеется, заметили, но, когда он это понял, умственно отсталый решил, что терять уже нечего, и вместо того, чтобы попытаться скрыться, бросился на них со спущенными штанами, рыча, брызжа слюной и неистово двигая тазом. Девчонки отбились от него и убежали, а от самосуда дурачка спас Валентин Георгиевич, с металлом в голосе заявивший, что требуется соблюдать закон и желающие могут написать заявление. И показательное изощрённо жестокое избиение, которое устроил ему отец. Пашкины визги и мольбы перестать вполне удовлетворили разгневанное население. А о том, что внезапную вспышку сексуальной агрессии у дурачка вызвал порнофильм, показанный накануне самим же Андреем Семёновичем, посторонним знать было вовсе не обязательно.

Но не смотря даже на всю боль и все обиды, которые доставлял ему отец, Пашка знал, что его любят. Эта любовь странным образом проистекала из боли, тесно переплеталась с ней, и одно без другого существовать уже не могло. Часто, как думал Пашка, эта «маленькая боль» спасала его от «большой боли». К примеру, после того памятного случая на пляже, Андрей Семёнович всё объяснил Пашке. Стоя с солдатским ремнём, намотанным на кулак, и плавно покачивая блестевшей на солнце пряжкой, отец рассказал своему сыну, что тот может выбрать: он получит наказание от него или в тюрьме. Когда же заметил, что тот сомневается, что лучше, он рассказал ему о том, как наказывают в тюрьмах тех, кто со спущенными штанами набрасывается на девушек из кустов. Пашка побледнел и без колебаний выбрал наказание ремнём. А когда чуть позже к ним в гости заглянул участковый, чтобы провести воспитательную беседу, бился в истерике и рыдал, умоляя не сажать его в тюрьму, так сильно, что едва не заработал сердечный приступ. Андрей Семёнович остался доволен.

И всё же, как ни старался Пашка быть максимально незаметным, время от времени возникали моменты, когда ему приходилось обращаться к отцу за помощью. Обычно это касалось разных бытовых вопросов, и всё решалось быстро, но в этот раз Пашку волновали вещи куда более серьёзные и сложные. Отыскав отца возле гаража, копающегося в рассыпающихся от старости внутренностях баклажановой «четвёрки», он остановился у него за спиной, сопя и переминаясь с ноги на ногу.

— Папка…

— М? — откликнулся Андрей Семёнович недовольно.

— Пап.

— М-м, что?

Ещё немного помолчав, Пашка густо покраснел, открыл рот, чтобы задать вопрос, но из него вылетело только лишь короткое:

— Пап.

Вспыхнув, Андрей Семёнович кулаком врезал по крылу автомобиля, оставив на нём грязный след.

— Да что тебе надо, в конце-то концов, а?!

Пашка сжался, ожидая, что в следующий момент кулак с пушечной быстротой полетит к его лицу, но этого не произошло. Отец титаническим усилием воли взял себя в руки.

— Паша, говори уже, ладно?

Пашка послушно кивнул, глубоко вздохнул и выпалил:

— А что, если девочка не согласится, что тогда?!

Андрея Семёновича будто ударили под дых. Его лицо покраснело, губы зашлёпали, не издавая ни звука. Он с шумом выдохнул через сжатые зубы и, воровато оглядываясь, схватил Пашку за плечо и поволок к гаражу. Тот понял, что за заданный вопрос его, очевидно, ожидает взбучка, но не сопротивлялся.

Однако, бить сына Андрей Семёнович не стал. Втолкнув того затхлую прохладу покосившегося сарайчика, он наклонился к самому лицу умственно отсталого и зашептал, дыша ему в лицо перегаром:

— Пашка, ты чего, совсем тронулся? Я же тебе говорил, про «игрушки-развлекушки» ни слова на улице. А то нас в тюрьму обоих определят. Помнишь, что в тюрьме бывает?

Пашка помнил. Вздрогнув всем телом, он быстро-быстро закивал головой.

— Ну, так чего ты тогда?

— Я просто думал… — Пашка заговорил медленно тихо, но вспомнил, что это всегда бесило его отца, и продолжил быстрее и громче: — Я думал, что про жену-то можно…

Ярость вспыхнула быстро, словно разорвалась бомба. Андрей Семёнович даже дёрнулся, занося руку для удара, но не успел — злость на глупость сына смыло волной горькой и острой нежности. Мужчина положил руку на плечо своему отпрыску, отчего тот вздрогнул, и проговорил тихо и ласково:

— Ну, она же не твоя жена ещё, правда?

Пашка грустно кивнул, и Андрей Семёнович продолжил:

— И ты не переживай. Она согласится. Я тебе обещаю.

Пашка немного повеселел, услышав последнюю фразу. Он знал, что его отец не разбрасывается обещаниями попусту.

— А теперь беги, нам завтра по делам ехать нужно будет, а машина плохо работает.

— Тебе помочь? — заулыбавшись, спросил Пашка. На мгновение Андрей Семёнович увидел его таким, каким тот являлся, когда его мозг прекратил развиваться: наивным шестилетним мальчуганом, улыбчивым и добрым. Глаза мужчины защипало, и он несколько раз торопливо моргнул, чтобы прогнать неприятное ощущение.