Ее тревоги были типичными для всех жен, но то, как развернулись события в последующие месяцы, придало им характер жутковатого предвидения. В июле, пока ее муж находился в Гарварде, их сын Ирвинг серьезно заболел. Бейли, получив телеграмму, поспешил назад в Арекипу, хотя даже по прямой расстояние до Перу превышало 6000 км, а маршруты доступного в ту пору транспорта еще больше увеличивали эту дистанцию. К счастью, ребенок выздоровел вскоре по возвращении отца.

Итак, 13 февраля 1896 года Бейли стоял на пристани, дожидаясь прибытия «Брюса», который плыл на корабле до Моллендо. В Кеймбридже Уиллард Герриш разобрал инструмент и довез его части до Нью-Йорка, где откладывал погрузку до тех пор, пока прилив не поднял пароход до уровня причала. Потом он уговорил капитана поместить линзы в корабельный сейф на время длительного путешествия вдоль Восточного побережья двух Америк, через Магелланов пролив и по Тихому океану к Перу.

Пикеринг настоял на транспортировке по воде, несмотря на дополнительные расходы, чтобы избежать перевозки по суше через Панамский перешеек. Чем меньше груз будут передавать из одних неумелых рук в другие, тем лучше, рассуждал он. Ни Пикеринг, ни Герриш и вообразить не могли, как будет раскачиваться пароход в гавани Моллендо даже в самую благоприятную погоду и как волны будут швырять катерок, перевозивший части телескопа с корабля на берег. Капитан смеялся, вспоминая, с какой необычной осторожностью грузили их в Нью-Йорке. Бейли так рассказывал в письме Пикерингу об этом: «Жутко смотреть на то, как тяжелые детали гуляют вверх-вниз над головами матросов». Процесс занял целый день, но обошлось без происшествий. Доставленный до Арекипы на поезде, телескоп проделал последний отрезок пути на телеге, запряженной волами, по серпантину до места назначения в горах.

Бейли построил для него здание с деревянным куполом, обтянутым полотном, и платформой из местного камня, посаженного на цемент, в качестве основания. К концу мая его терпение и опыт дали результат – ему удалось получить снимки приемлемого качества. И когда казалось, что испытания инструмента завершены, «Брюс» получил неожиданную встряску и чуть не опрокинулся.

«Вчера у нас было сильнейшее землетрясение, с которым мне когда-либо доводилось сталкиваться, – писал Бейли Пикерингу 15 июня 1896 года. – Оно началось в 10:05. Я впервые в жизни отчетливо видел колебания почвы. Я находился в лаборатории и кинулся в здание, где стоял "Брюс", – оно было неподалеку, – чтобы посмотреть, не случилось ли чего. Все литые детали и проч. ходили ходуном, а трубу бешено трясло». Впрочем, Бейли с радостью сообщал, что все телескопы обсерватории пережили землетрясение и не пострадали.

Глава пятая

Перуанские снимки Бейли

Эдвард Пикеринг стал рассматривать Солона Бейли как своего наиболее вероятного преемника на гарвардском престоле. «Вы лучше всех знакомы с работой обсерватории в целом, – уверял Бейли директор после того, как тот возобновил руководство филиалом в Арекипе, – и, так как вы обладаете необходимыми административными способностями, я хочу назначить вас на более ответственную должность». Пикерингу еще не исполнилось пятидесяти, и у него не было мыслей об отставке, но он подумывал о годовом творческом отпуске или длительном отъезде. Он надеялся, что Бейли после завершения своего пятилетнего контракта в Перу «возьмет на себя еще больше организационной работы» в Кеймбридже и станет выполнять «немалую долю общего руководства обсерваторией». Но эти разговоры о будущем оставались строго приватными и к тому же преждевременными. Пока еще Пикеринг мог полагаться на надежного, дружелюбного профессора Артура Серла, который был на десять лет старше и замещал его в случае необходимости.

Серлу уже приходилось исполнять обязанности директора – он руководил обсерваторией полтора года с момента смерти Джозефа Уинлока в 1875 году, до того как на эту должность заступил Пикеринг. Студентом в Гарварде он изучал античную литературу, затем был овцеводом в Колорадо, учителем английского, клерком в бостонской брокерской конторе, репетитором и расчетчиком в Санитарной комиссии США. Когда его брат-астроном Джордж Мэри Серл в 1869 году покинул Гарвардскую обсерваторию, чтобы принять сан католического священника, освободившееся место у телескопа занял Артур. Он думал, что эта работа будет временной, как все его предыдущие занятия, но прижился. Методичный и внимательный наблюдатель, Серл стал приверженцем фотометрии, особенно ее применения для изучения спутников планет, астероидов и комет. Он также вычислял орбиты этих объектов и фиксировал метеорологические данные обсерватории. В 1887 году Серл получил профессорскую ставку имени Филипса по астрономии и стал преподавать в Обществе высшего образования для женщин, которое в 1894 году было преобразовано в Колледж Рэдклифф.

Хотя Пикеринг считал обсерваторию чисто исследовательской организацией, сам он обладал даром просветителя. Он допускал целеустремленных девушек на свои лекции по физике в Массачусетском технологическом институте и еще в самом начале работы в Гарварде учредил там женские курсы по астрономии. Теперь Пикеринг по праву гордился несколькими выпускницами, занимавшими в своей области «места первостепенной важности». Среди них были Мэри Эмма Берд, директор обсерватории Колледжа Смит, и Сара Фрэнсис Уайтинг, профессор физики и директор обсерватории Колледжа Уэллсли.

Время от времени компетентные специалистки по астрономии из Колледжа Рэдклифф получали неоплачиваемые стажировки в Гарвардской обсерватории. В 1895 году Серл и Пикеринг оказали эту честь Генриетте Суон Ливитт, а чуть позже – Энни Джамп Кэннон. По уровню зрелости эти две дамы отличались от типичных соискательниц. До того как приступить к своим обязанностям в обсерватории, где они и познакомились друг с другом, обе окончили колледж, побывали за границей и имели кое-какой опыт преподавания. По странному стечению обстоятельств мисс Ливитт в это время страдала от постепенной потери слуха, а мисс Кэннон, еще в Уэллсли тяжело переболевшая скарлатиной, уже была глухой.

Пикеринг включил мисс Ливитт в новый проект по фотометрии. Его собственная работа в этой области по-прежнему подразумевала ночные наблюдения блеска звезд с телескопом и фотометром, ей же предстояло оценивать звездные величины по негативам. Он вручил ей фотопластинки, отснятые за несколько лет в Кеймбридже через 8-дюймовый «Бейч» и 11-дюймовый «Дрейпер». В основном на них были самые северные звезды. Долгое время Пикеринг использовал в качестве эталона только Полярную звезду, совмещая ее с другими звездами посредством зеркал и призм. Мисс Ливитт должна была установить новые ориентиры среди звезд, зафиксированных на фотопластинках, а кроме того, сравнить их в динамике с 16 долгопериодическими переменными полярной области. Затем визуальные и фотографические оценки можно было сверить, обсчитать и скорректировать, чтобы добиться нового строгого стандарта единообразия.

Сидя за своей конторкой под лампой, мисс Ливитт выбирала одну переменную в качестве отправной точки, а затем рассматривала звезды по очереди, оценивая величину каждой и указывая ее в цифрах прямо на фотопластинке. В журнале наблюдений обсерватории она всегда писала карандашом, как требовал протокол, а в случае необходимости редактировала запись, зачеркивая ее и вписывая исправленное значение рядом с первоначальным, так как стирать в журнале запрещалось. Но фотопластинки подчинялись иным правилам. Обратная, не покрытая эмульсией сторона стекла представляла собой гладкую поверхность, удобную для письма, где цветная тушь выделялась на фоне черно-белых снимков звездных полей и где ошибки запросто стирались носовым платком. Дойдя до конца одной звездной дорожки, мисс Ливитт бралась за следующую и отмечала новую цепочку звезд. Ручейки ее цветных цифр разбегались от переменных, словно маленькие фейерверки.

Казалось, что каждая из сопоставляемых звезд играет свою особую ноту в световом хоре, а некоторые из переменных охватывали несколько октав. Мисс Ливитт все еще могла мыслить в музыкальных категориях, хотя и теряла способность воспринимать звуки. По воскресеньям она продолжала ходить в церковь и петь гимны, заполнявшие ее детство, которое проходило сначала в Ланкастере, штат Массачусетс (там она родилась 4 июля 1868 года, в День независимости), а затем в Кливленде, куда переехала ее семья, когда отец, преподобный доктор Джордж Розуэлл Ливитт, стал пастором тамошней Церкви плимутской конгрегации. В Огайо она на 17-м году жизни поступила в Оберлинскую консерваторию, но начинавшиеся проблемы со слухом помешали ей учиться. После этого она поступила в Оберлинский колледж, где обучались студенты обоего пола, а затем перевелась в женский колледж в Кеймбридже, где за четыре года продемонстрировала выдающиеся успехи в математике – от алгебры и геометрии до математического анализа.

Пикеринг обнаружил, что по характеру мисс Ливитт очень тихая и замкнутая, необычайно погруженная в свою работу. И все-таки в феврале 1896 года он попросил ее ознакомить новую сотрудницу, мисс Кэннон, с переменными звездами полярной области. Мисс Кэннон тоже должна была заняться их изучением, но не