— Так поверь! — бросила она, уже не скрывая смятения, пожаром охватившего ее. — В моем сердце не осталось ничего, никаких чувств к тебе.

Перемена в его лице была убийственной. И пусть она знала, что это игра — холодная, расчетливая, — он достиг цели: ее сердце разрывалось на части.

— О, Рэйчел… — начал он очень тихо.

Но с нее было довольно. Прошлое и настоящее сплелись в одну зловещую нить.

— Нет! Я не желаю слушать! Я не хочу больше слышать ни единого твоего слова. Я только хочу, чтобы ты ушел… — Обеими руками она уперлась, как в стену, ему в грудь и толкнула его, черпая силу в отчаянии. — Уходи! Пошел вон, вон!

Эта внезапная решимость застала его врасплох, и он действительно отступил на шаг к двери, но только на один, потом остановился и, как тисками, сжал ей запястья.

— Перестань!

Сопротивляться было бесполезно, и она застыла, упрямо наклонив голову.

Темно-карие глаза пронизывали ее насквозь; ее ладони по-прежнему упирались в тонкую ткань его рубашки, и она чувствовала под пальцами жар его тела и жесткие волоски на груди.

Сколько раз Рэйчел слышала о дрожи предчувствия, о холодке, пробегавшем по спине героини из-за внезапной близости! Чушь все это! Не было ни дрожи, ни холода, а было ощущение когтистой лапы, сдирающей кожу до костей.

Никогда раньше она так не опасалась за свою жизнь — настолько, что вся комната внезапно отпечаталась мгновенным снимком у нее в голове: она видела стол у окна, цветы на полках, яркие картины на стенах. За окном — сад, и в конце, за деревьями, — Темза.

Но яснее всего она видела Габриэля, стоявшего рядом: верхние пуговицы белой рубашки расстегнуты, так что видна мощная загорелая шея. Лицо, которое она когда-то страстно любила, заросло темной щетиной. На фоне окна его черты выделялись настолько рельефно, что на них было больно смотреть.

— Габриэль…

Но сказать было нечего, потому что она поняла, что лгала ему и себе: ничто не умерло и не собиралось умирать.

Все это время она пыталась загнать свои чувства на дно души, заботливо прикрывая их защитным слоем, рутиной повседневной жизни. Однако они никуда не исчезли. Они свернулись в комочек и ждали. И дождались. Достаточно было одного вида Габриэля, звука его голоса, как чувства заработали, быстро и решительно прокладывая себе путь на поверхность, к свету и жизни.

— О, Габриэль, — вздохнула она, глядя на свои руки, по-прежнему лежавшие у него груди, — зачем ты только вернулся?

— Поверь, если бы я мог не приезжать, не приехал бы.

Он нежно приподнял ей подбородок и повернул лицо к себе, но Рэйчел быстро закрыла глаза, испугавшись, что он заметит в них слезы.

— Рэйчел, я не хочу делать тебе больно.

— Ты не хочешь… — Горький смешок застрял у нее в горле. — Ты когда-нибудь задавался мыслью, что уже сделал?

Его молчание длилось так долго, что она не выдержала и открыла глаза, чтобы взглянуть ему в лицо — оно поразило ее своей бледностью.

— О Боже, Рэйчел, не говори так. Не…

Он замер на полуслове, когда слезинка скатилась из уголка ее глаза. Рэйчел видела, как странно затуманились его глаза — казалось, он пытается проглотить комок в горле.

— Рэйчел…

Ее имя прозвучало глухим стоном, когда он наклонился и снял поцелуем блестящую капельку влаги, остановившуюся у ее губ. Губы у него были мягкими, теплыми и бесконечно нежными.

— Рэйчел!

Это был уже другой звук — дрожащий, странно нерешительный, волнующий, ранимый. Габриэль нерешительный? Большая редкость. Ранимый? Никогда!

Рэйчел вдруг почувствовала, что ее лицо сжимают две сильные ладони. Длинные пальцы скользнули ей в волосы, губы коснулись ее губ, нежно и осторожно, словно он пробовал драгоценное вино, вкус которого хотел запомнить.

С коротким, отрывистым криком она обвила руками его шею и погрузила пальцы в темный шелк его волос. Собрав все силы, притянула его голову к себе и крепче прижалась к губам.

Словно молния сверкнула над ее головой, пронзила с головы до пят.

И Габриэль уже не был «нерешительным», «ранимым». Нет, он жадно брал, искал, требовал отклика.

Груди Рэйчел набухли, соски терлись о его грудь. Она прижалась, вдавилась в него, слушая, с каким шумом вырывается дыхание у него из груди.

Жар его ладоней обжигал ей шею и плечи, пылал на открытых предплечьях. Его руки скользнули вниз, прижимая ее еще теснее.

Невозможно было ошибиться — он хотел ее, и, когда она застонала от восторга, его губы побежали дорожкой по ее телу, ниже, ниже…

— Габриэль…

— О Боже милостивый, нет!

Он прорычал это вместе с ужасным проклятием, разрушившим накаленную тишину комнаты.

Еще секунда — и Габриэль яростно оттолкнул ее от себя.

— Габриэль?..

Все еще не понимая, что происходит, Рэйчел снова потянулась к нему, но он опять поймал ее руки, мертвой хваткой сжал запястья и отодвинул ее подальше.

— Я сказал нет!

Он еще раз хрипло выдохнул. Темнота карих глаз сгустилась до цвета черного оникса, сверкающего лихорадочным блеском, от которого у нее кровь чуть не застыла в жилах.

— Нужно остановиться прямо сейчас.

— Остановиться?

Только не это! Только не второй раз. Рэйчел словно вернулась на четыре с половиной года назад в тот ужасный момент, на то самое место.

Ей потребовались месяцы, чтобы излечиться, и только сейчас она начала понимать, что ни от чего так и не излечилась. Она не сможет пройти через это еще раз, нового отказа ей не пережить.

— Почему? Почему мы должны остановиться?

— Потому что я не хочу…

— Ты не хочешь? — оборвала она. — Ты не хочешь! Всегда ты и твои «хочу» и «не хочу». А как же…

— Рэйчел…

— Нет!

Отчаяние дало ей силы, о которых она даже не подозревала. Рэйчел вырвалась из его хватки и мгновенно оказалась в другом конце комнаты.

— И не уговаривай меня! Я не желаю больше тебя слушать — потому что ты лгал!

Боль разрывала ей сердце, и Рэйчел не заботилась о словах — ей нужно было выплеснуть наконец всю свою обиду.

— Ты лгал, когда говорил, что не хотел меня, что не грезил обо мне.

— Я когда-нибудь это говорил?

Она наткнулась на его спокойный тон, как на каменную стену. Непостижимо быстро Габриэль сумел восстановить равновесие, и снова холодная маска скрыла живые черты, превратив их в мраморное лицо греческой статуи, равнодушной и непреклонной.

— Или ты просто решила, что я это сказал? — Его тон заставил ее вздрогнуть. — Не знаю, может, я действительно дал повод так думать… Если так, тогда я действительно лгал. Но только я «грезил», как ты выразилась, о тебе днями и ночами. Настолько, что было больно не видеть тебя рядом. Но я никогда — слышишь, никогда не сделаю и шага к тебе. Ты опасна, Рэйчел, смертельно опасна.