Резкий и неприветливый, его голос заставил ее отпрыгнуть, как испуганную кошку. От холодного тона ей стало не по себе.

— Я… я просто хотела видеть тебя.

— Видеть меня!.. — Снова, как тогда, на вечере, на нее повеяло угрозой. — Какого черта?..

— Габриэль, пожалуйста! Я просто хотела…

Слова замерли у нее на губах. Габриэль шевельнулся, потом протянул руку и резким щелчком включил лампу на столике у кровати.

Рэйчел заморгала от внезапного света и вдруг застыла от неожиданности. Это невозможно…

Габриэль сидел в постели, его широкая грудь была обнажена, темные волосы в беспорядке падали на лоб. А рядом с ним, едва оторвав от подушки взъерошенную голову, с пылающей жаром оливковой кожей, с губами, опухшими от поцелуев, лежала Аманда Брайант.

Габриэль!

Рэйчел пыталась произнести его имя, но от шока у нее перехватило горло, и она только беззвучно открывала рот.

Габриэль нетерпеливо вздохнул.

— В чем дело, малыш? — процедил он с убийственной насмешкой. — Не можешь уснуть? Хочешь, чтобы я почитал тебе на ночь сказку? Прости — не могу. Как видишь, я занят…

Повернувшись к женщине рядом, он провел пальцем по ее полной груди, мрачно усмехнувшись, когда она чувственно изогнулась.

— Я занят делами — взрослыми делами. Теми, которыми большие дяди и тети…

Но Рэйчел больше ничего не слышала, она кинулась в свою комнату, будто все дьяволы ада гнались за ней по пятам…

Еще и сейчас Рэйчел беспокойно ворочалась в постели, вспоминая ту ночь. Мягкий хлопок простыни казался грубым наждаком, а слезы обжигали глаза, не принося облегчения.

Она не представляла, как прожила последующие дни. Габриэль, правда, несколько облегчил ей существование — он почти не появлялся, пропадая если не на работе, то где-нибудь в другом месте, предположительно с Амандой, и у Рэйчел не было возможности поговорить с ним.

Через две недели он опять поругался с отцом и уехал. Ей пришлось вынести еще одну, последнюю, ужасную встречу с ним, прежде чем он ушел из ее жизни, она верила, навсегда.

Медленно, не сразу Рэйчел научилась жить снова, похоронила прошлое. Но сейчас ей, похоже, придется начинать все сначала.

Чемодан — первое, что увидела Рэйчел, вернувшись домой вечером следующего дня.

Он стоял у стены, у подножия главной лестницы, и Рэйчел остановилась, разглядывая его, — ей показалось, что время вернулось на четыре с половиной года назад.

— Что это значит?

Вопрос сорвался у нее с губ, едва Габриэль спустился по лестнице с тонким кожаным чемоданчиком в руках.

— Как видишь, уезжаю.

— Уезжаешь? — Мысли завертелись вокруг этих убийственных слов. — Но почему? Куда?

— Возвращаюсь в Америку.

Его тон был спокоен и равнодушен, а устремленный на нее взгляд — непроницаем. Он ответил только на вторую часть вопроса, отметила про себя Рэйчел.

— Почему? — настаивала она. — Из-за завещания?

Рэйчел знала, что сразу после бракосочетания Грег пригласил к постели нотариуса и двух медсестер в качестве свидетелей, чтобы изменить завещание. Она ожидала, что он разделит собственность между новой женой и сыном. К ее огромному изумлению, она сама получала равную часть поделенного на троих наследства.

— Завещание? — Резкий смех Габриэля расколол воздух вокруг них. — Ничего другого я не ожидал.

— Значит, ты не злишься на то, что я получаю дизайнерскую студию?

Вместе, впрочем, с немалым личным состоянием, которое позволит ей безбедно существовать до конца дней.

— О, Рэйчел…

На этот раз его смех был мягче и одновременно горше, но выносить его было почему-то труднее, чем резкую насмешку мгновение назад.

— Если ты действительно думаешь так, то совсем меня не знаешь. Я рад, что ты получила то, что получила. Если хочешь знать, думаю, ты заслужила это — и намного больше. И ты, и твоя мать. Вы заработали это тем, что, вопреки всему, любили упрямого старика — даже я его не вынес.

— Его не так трудно было любить.

— О да, конечно. — Рот Габриэля иронически скривился. — И если бы он не завещал того, что принадлежит тебе по праву, мне самому пришлось бы сделать соответствующие распоряжения. Есть только… — Он прервался на полуслове, очевидно решив не заканчивать фразу. — Но так даже лучше. Я счастлив за тебя, Рэйчел.

Ей показалось, что он говорил совершенно искренне.

— Тогда почему уезжаешь?

— Мы согласились, что будет лучше, если я уеду быстрей.

— Мы?

Я ни на что не соглашалась, кричала ее изболевшаяся душа. Ни на что!

— Ты недвусмысленно объявила мне, что между нами ничего нет.

— Но ты не должен…

— Рэйчел, — проговорил Габриэль, начиная терять терпение, — меня действительно ждут дела.

Мысль потерять его снова, потерять не на четыре с половиной года, а навсегда, стала совершенно невыносимой.

— Неужели они не проживут без тебя еще пару дней?

— Рэйчел, нет!

— Из-за того, что случилось вчера? — настойчиво допрашивала она. — Потому что, если это так, как ты сказал, мы согласились, что ничего…

— Мы согласились. — Он медленно кивнул. — Но я не доверяю себе и не уверен, что выдержу соглашение.

Надежда вновь загорелась у нее в сердце, лицо залилось краской.

— Тогда не уезжай, — тихо прошептала она.

Она шагнула к нему, обвила руками его талию, отказываясь замечать, как он замер, попытался отклониться, будто защищаясь.

— Рэйчел…

В голосе звучало предупреждение.

Но она его проигнорировала. Откуда-то вдруг вновь появились уверенность, решимость, сила.

Она все еще любит Габриэля, несмотря ни на что, и хочет его, как взрослая зрелая женщина, а безошибочный женский инстинкт подсказывал, что и он чувствует то же, хотя почему-то изо всех сил сопротивляется.

— Не уезжай, — шептала она, поднимая блестящие от слез глаза к его непроницаемому лицу. — Пожалуйста, не уезжай.

— Нет, Рэйчел. Я уже сказал…

Само это спокойствие, точно отмеренный жест, с которым он убрал ее руки и отвернулся, были невыносимы. Она уже пережила это однажды, четыре с половиной года назад: снова он стоял на том же самом месте — билеты заказаны, чемодан упакован — и собирался в последнюю минуту задать только один, последний, ужасный вопрос.

— То, что случилось тогда между нами, Рэйчел… Обычно я не столь беззаботен. Могу я быть уверен, что моя дурацкая потеря самоконтроля обошлась без последствий?