Забавная все же штука — развод. Вот сию минуту… точнее, целых десять лет ты считаешься чьим-нибудь ребенком, родным человеком, пусть не по крови, зато по сути. Глазом не успеешь моргнуть — и ты уже никто, и тебе не понять, как с этим жить, даже когда выплачешь все слезы.

С воспоминаниями, наверное, справиться труднее всего. Память то и дело безжалостно подсовывает картинки прошлого. То вспомнишь экскурсию на Лейк-Дистрикт, когда мы все впятером (Кейт, Джулиан, Эви, Фло и я) катались на мохнатых пони и почему-то всю дорогу хохотали. То вдруг встанет перед глазами далекий вечер, когда впервые накачалась сидром и вернулась домой в сопровождении багрового от гнева, но по-отцовски душевного Джулиана. То сердце заноет от тоски первых дней и недель без него… Джулиан не был ангелом, конечно, но он всегда был добр ко мне.

Но Джулиан вычеркнул из памяти годы жизни с Кейт, и его трудно в этом винить. Их развод превратился в средневековую пытку. Представьте теперь, каково мне бывает у Джулиана в поместье. Сидишь за обеденным столом в кругу его семьи… живым напоминанием о Кейт. Неуютно. Да и стол сам по себе не радует, если уж на то пошло. Чужой стол. С детством не связанный. Джулиан переселился в Сомерсет уже после развода с Кейт, так что, несмотря на кое-какие примелькавшиеся с детства мелочи — коврики, вазочки, статуэтки, здесь я всего лишь в гостях. Не в отеле, но и не в родном доме.

Ну да ладно. Если не знаешь, как поступить, — лучше не думать. Эта мудрость меня еще не подводила.

Все будет нормально, Клара. Да что особенного — крестины внука твоего… почти отца. Переживешь. Все будет нормально. Ты любишь Джулиана, а он тебя… об этом лучше не думать. Роберт будет рядом. Переживешь.

Джек сверлит тарелку нескрываемо враждебным взглядом.

— Каш-ша, — цедит он с ненавистью.

— Ж-жуткая, — радостно подхватывает Чарли.

— Овсянка — длянь, — соглашается Джек. — А можно хлопья, мама?

— Нет! — рычу я в ответ, припечатывая ветчину на ломоть хлеба. Школьный ленч Чарли готов. — Ешьте. Овсянка, чтоб вы знали, — это страшно вкусно. И полезно. В овсянке — сила! Бэтмен, между прочим, ревет до тех пор, пока мамочка не приготовит ему овсянку.

— У Бэтмена нет никакой мамочки. И Бэтмен никогда не левет! — Джек хихикает, не иначе как вообразив себе Брюса Уэйна, утирающего сопли.

— Дурак! — возмущается Чарли. — Сказал тоже! Откуда ж он тогда взялся? У мамы из живота, вот откуда!

— Да-а?! — в восторге вопит Джек. — А я? Я тоже из живота? А кто меня туда засунул?

Умудренный жизненным опытом старший брат с ответом не тянет:

— Папа. У папы было семечко, он его дал маме, вот ты и получился. Из малюсенького семечка…

— А вот и не-ет! — Джек колошматит кулаками по столу. — Сам ты семечка, дулацкая семечка, а я слазу был ковбой, клу-той ковбой! Мама! Он меня семечкой обзывает!

Мальчишки умолкли в ожидании.

— Н-ну… в чем-то он прав, — тяну я. На часах без пятнадцати восемь утра — странное время для лекции по половому воспитанию. — Все мы выросли из… гм… чего-то вроде семечек.

— Вот таких! — со знанием дела кивает Чарли, сунув брату под нос миску с посеревшими от старости жареными семечками подсолнуха. «Сладкое зубы портят, семечки берегут», — твердила Стелла до тех пор, пока я не последовала ее примеру. Жест был эффектный, результат нулевой.

Мальчишки в заинтересованной задумчивости ковыряют пальцами в миске с семечками, затем переводят искрящиеся научной любознательностью взоры на мой живот (пресс качать надо, Клара, пресс надо качать!). Я ускоряю суету, кругами мечусь по кухне, грохочу пластмассовыми коробками для ленча, — словом, изображаю бурную деятельность в надежде отвлечь детей от скользкой темы. На мое счастье, Чарли сползает со стула и отправляется на поиски плейера, а Джек переключается на рельефный торс рекламного гвардейца с коробки овсянки, так что «семенной» вопрос на время теряет актуальность.

Аналогичную проблему со мной Кейт решила легко и просто, когда мне исполнилось семь лет. Не утруждая себя беседами о семечках и пестиках с тычинками, она подсунула мне книжку, предназначенную для студентов-медиков. Ненавидя сентиментальность в любых ее проявлениях, мама остановила свой выбор на учебнике, напичканном диаграммами, схемами и изображениями громадных эрегированных фаллосов, похожих на слегка отощавших за зиму и зачем-то ошпаренных кипятком сусликов. Любовный акт был представлен рисунком в стиле пещерного примитивизма, на котором силуэт (голубой) мужчины возлежал на силуэте (розовом) женщины, причем membrum virile[8]голубого силуэта четко просматривался внутри женщины, где-то внизу ее живота. Поскольку счастливые любовники были всего лишь силуэтами, то обходились без лиц, а поскольку они к тому же были всего лишь рисованными силуэтами, то и особой активностью, понятное дело, не отличались. Потому-то я и опозорилась перед моим первым, Джонни Эдвардсом, застыв под ним как манекен или, точнее, как силуэт, в наивной уверенности, что следую правилам секса. Хм… Повременю-ка я, пожалуй, с подробностями. Чем, в конце концов, плоха версия семечка?

Через десять минут Чарли и Джек уже мчатся навстречу Наоми, которая любезно предложила отвезти их в школу. Мы с ней не разговаривали почти неделю, разве что махали друг другу из окон машин да вчера вечером перекинулись парой фраз по телефону. Сегодня Наоми выглядит совсем неплохо, почти как я по утрам… иными словами, это не привычная Наоми, а ее антипод: лохмы торчком, ни намека на макияж, глаза красные. Выразительно. Похоже, неверность Ричарда раскрыта.

— Как дела, Клара?

В ответ на грустный вопрос подруги я готова раскрыть объятия, но… стоп. Во-первых, причиной тоски вполне может быть банальное расстройство желудка, а во-вторых, даже если моя догадка верна, не успокаивать же ее в присутствии детей. И вместо утешительных объятий Наоми получает приглашение на ленч. Завтра. Сегодня — Кейт с ее Максом.

— Спасибо, Клара, — уныло кивает Наоми. — С удовольствием.

Итак, в Наоми я ошиблась. Стоик из нее никудышный. Смотреть больно, как она семенит вниз по лестнице на ножках-палочках… того и гляди сломается от тяжести четырех школьных портфелей в одной руке и моих мальчишек, повисших на другой.

* * *

Думаю, Роберт все-таки пошутил в ответ на мой вопрос о поездке в Сомерсет. Я тоже хороша. Только Роберт разлепил глаза, как я выложила ему новость про визит к Джулиану. С другой стороны, вечером до этого разговора дело не дошло, меня всю ночь кошмары мучили, вот я и оглоушила его с утра пораньше. Так, опять я, похоже, бегу впереди локомотива; что ж, все по порядку.

Роберт открыл глаза и, по своему обыкновению, уставился сначала на противоположную стену с картинами, которые я как-то отхватила на распродаже, затем перевел сонный взгляд на изрядно потертый плед, прикрывающий плеши на обивке кресла, осмотрел гирлянды бус на трюмо — короче, произвел инспекцию хаоса, который зовется нашей спальней. До сих пор я успешно отражала его неоднократные попытки «обновить» спальню, вышвырнув мебель и перекрасив комнату в белый цвет. По утверждению Роберта, подобное варварство «превратит комнату в оазис». Я, как правило, отмалчиваюсь. Боюсь только, что уже в самом ближайшем будущем эта тема снова всплывет, и тогда мне придется хоть что-нибудь сказать. Роберт, если захочет, может достать своим упорством, как та капля, что камень точит. Не удивлюсь, если в один прекрасный день он изуродует спальню в мое отсутствие.