Бабка-то узрела злополучный снимок позднее, когда деда уже увели, и в село пожаловал следователь, как в народе говорили «силистчи», для дознания, показал ей фото и наставительно изрек: «Положено, бабуля, смотреть вперед, так сказать в светлое будущее, а твой спутник жизни, вместе этого, видишь рот скривил, рожу скорчил, это же форменное издевательство над коммунизмом!»

Бабушка в простоте душевной клюнула на удочку и подтвердила, да, мол, муженек ее смотрит тучей, глазами сверкает. Где было ей знать, что следователь ловит ее на слове.

Бабушкин племянник привез из Баку какую-то судебную бумажку. Бабка до конца дней хранила эту бумагу как реликвию, память о деде. Позднее исчезла эта цидуля. Могу предположить, что бабка забрала ее с собой на тот свет, чтобы свести счеты с дедом и этим следователем. Бумажка эта, видимо, была копией обвинительного заключения. По словам бабушки – сама-то она была не грамотная, ей зачитал племянник, который потом погиб на фронте – там говорилось, что жена Гашима Арых оглы Гонча Молла Мохаммед кызы подтвердила, что ее супруг «мрачно смотрел на коммунизм.» «Чтоб отсох мой язык, если я такое говорила!..» – сокрушалась бабушка, с ее слов следователь записал, что когда сосед Бадиргулу нарек новорожденного сына именем «Коммунист», мой дед посмеялся: «Коли коммунистам позарез нужны моя хромая кляча и пара гусей, то дальше некуда.» А следователь, сукин, сын возьми и политическую подкладку подведи, что написано пером, того не вырубишь топором… До этого охальника не дотянешься, не докричишься – город далеко.

Вот и божилась, клялась обращаясь к судебной бумаге, валлах-биллах, у мужай в мыслях не было, чтобы над коммунистами изгаляться, так просто, в шутку подначил… И добавляла, что «Бедиргулу за словом в карман не полезет, ответил на дедовскую подначку: «Мой Коммунист еще мал, а вырастет – будет удал…»

Бабушка рассказывала, в беседе со следователем показалось, что ей удалось убедить его в том, что слова деда были сказаны в шутку. А теперь сокрушалась. «Где было мне знать… Думала, раз он уже знает мужа моей внучатой племянницы Мамедгасана, не станет цепляться за мои слова, подводить под статью… А он оборотнем оказался…»

Итак, бабка там подтвердила, что на фотоснимке фигурирует мой дед, уверяла, что дед смотрел аккурат прямо перед собой, а не куда-нибудь, а причину кислой мины на лице надо искать в другом, наверное, внутри аппарата лицо покривилось или же его смяли когда снимок брали в руки. Следователь занес в протокол и эти мудрые суждения бабушки, но, не веря в их искренности, пригрозил посадить ее за то, что выгораживает мужа, косо смотрящего на коммунизм, правда, потом смилостивился и пощадил, учитывая, что она женщина, и вдобавок, добрые знакомство с Мамедга-саном, промышлявшим рытьем колодцев. Тот следователь впоследствии и сам бесследно исчез, видимо, Аллах покарал его за зло, причиненное моему дедку.

Мой отец извлек урок из этого события. Потому всю жизнь смотрел только вперед. Даже траву косил не наискось, по дуге, а по прямой линии, а если садился за руль трактора, то выбирал только прямолинейный путь. И сфотографировался только один раз. После того, как председатель колхоза покойный Мухтар накричал на него, – стал на фоне занавески, повешенной поверх стенки хлева и устремил оптимистический взор на буренок, пасшихся на лугу, и ночами не спал, пока снимок не извлекли на свет божий. Бедная бабка моя ублажила фотографа Афсара большущей, с ягненка, индейкой, что б он был осторожным и чтоб отец на фотографии получился как положено, с подобающим целеустремленным взглядом и выражением лица. Отец получился как есть: с орлиным носом и выпученными глазами, устремленными в светлую даль.

Из-за этого поступательно-прямолинейного движения по жизни отец мой однажды угодил вместе с трактором в арык, а в другой раз наехал на бычка Миралы. После такой незадачи он пошел из трактористов в волопасы как бы по стопам деда, чем возрадовал дух усопшего. А вот бабка моя до самой смерти не верила в то, что у ее муженька есть дух. Так как сильно сомневалась, что дед отправился на тот свет. И вообще, считала она, будь у деда дух, то он не стал бы бояться советской власти и вернулся бы в эти края, хотя бы приснился ей… Ведь дух-то не арестуешь… Правда, дед после отправки в ссылку снился ей, но всего-навсего пару разочков.

Итак, (это выражение как и «простите, что сижу к вам спиной» пристало к языку, никак не отделяется, видно, наследственное), деда моего упекли за то, что косо смотрел на коммунизм. Бабка рассказывала нам об этом по меньшей мере раз в году, а уж если выпадал снег – то непременно. Потому, что деда забрали на рассвете того дня, когда к вечеру выпал снег, и дед не смог прихватить с собой теплую одежду. Бедный, как выдержал этот мороз без теплой одежды, горевала бабушка. Порой бабушке приходило на ум, что деду следовало рвануть из той глуши, и никакой сукин сын его бы не догнал. Позже следователь, прибывший в село, сообщил, что дед пока содержится в городе. Бабка кинулась в райцентр и вместе с племянником, жившим там, приехала поездом в Баку, там попала на прием чиновника, как две капли похожего на нашего земляка Бахшалы, растолковала на простецком языке причину, почему дед косо (при слове «косо» она понижала голос) смотрел на коммунизм. Чиновник не усек, тогда на помощь пришел племянник-машаллах, языку него был подвешен – объяснил, что к чему, и деда не расстреляли, ограничившись ссылкой. Бабка именно тогда впервые увидела злопоучную газету со снимком деда.

Накануне дня, когда арестовали и увезли деда, бабке, беременной моим будущим родителем, страх как хотелось татарника, и деду наутро надлежало отправиться в низину за этим зельем, а если не найдется – и где было взяться татарнику в разгар зимы – то чего-нибудь похожего принести, да упокой Аллах душу его родных, хотя и крут был дед, а все равно милосерд, и бабка моя разрешилась моим будущим отцом, причитая «гангал, гангал!», тобишь татарник. И пусть Аллах отнимет душу у бабушек тех, кто увел моего дедушку, и чтоб они при смерти так вот и причитали…

После того, как деда упекли в край, откуда нет возврата, приходили сватать бабку мою разов десять, особливо зачастили в годы войны, когда и ячменных лепешек не сыскать было, но бабка моя, щадя чувства моего отца, всем дала от ворот поворот. А по деду не шибко