убивалась, и была права, потому как даже по прошествии пятнадцатилетного срока дед не вернулся.

Как я уже говорил, бабушка точно учуяла, что дедушка обзавелся семьей и обосновался в Сибири. И теперь наверняка есть у него детки, которые доводятся едва ли не ровесником моему папаше. И вот однажды, когда я вырос и, как у нас говорят…. стал носить брюки (будьте любезны, многоточие домыслите сами), из далекой заснеженной тайги пришло к нам письмецо. За подписью «Володя Гашимович»… Черт побери, бабушка как вводу глядела!..

Лейли

«Сегодня Рамиз с Арифом будут драться», слышу голос брата, надевающего солдатский ремень. «Эта сучка подставит ребят», это уже бабушка, кричит, перебирая шерсть.

«Мне варенья!»… А это уже я кричу плача и упав под айвовое дерево. Я бьюсь об землю, потому хочу айвового варенья. Бабушка привыкла к моему такому состоянию, поэтому занята своим делом. Бабушка говорит, что очень любит меня. Она все время называет меня «Чернуш мой, сумасшедший мой». Сейчас я плачу глазами, но одновременно весь превратился в слух. Потому как плакать мне уже надоело, и я жду чьего-то успокаивающего слова. Именно поэтому уши мои навостре.

Услышав, что брат интересуется мной, я заплакал еще больше, прибавив к своему плачу жалостливые нотки. Иногда мной все же интересуются. Если честно, то я плакал не для брата и бабушки, а для соседей, чтоб они слышали. Думаю, может постесняются соседей и дадут мне варенья, чтоб я не плакал.

Курица, чуть ли ровесница моего деда копошилась чуть поодаль. Бабушка говорила, что эта курица никчемна, у нее даже мясо несъедобное… Поэтому она в моих глазах и в глазах моей семьи была вроде человека, не занимающегося полезной общественной деятельностью. Она была что-то вроде нелюбимого гостя. Как я не отходил от айвового дерева, так и она не отходила от мусорки возле дома. Брат считает, что я вроде курицы, сиднем сижу. Но брат мой говорит неправду. Я иногда сижу и под инжировым деревом или сплю под ним, иногда и поднимаю ор. Брат и сам тому свидетель, потому как не раз брал меня спящего на руки и относил в дом…

Щетина на лице брата только пробивается. Он ежедневно, втайне от отца, скоблит лезвием свою скудную щетину. Я от зависти иногда наушничаю отцу. Он хоть и сердится на брата, в то же время из-под носа ухмыляется… В глазах моего брата я «сплетник номер один»…

Возле хлева кувыркается наш осел. Мой плач ему нипочем. Он сам с собой играется, трется об землю.

«Эта сучка подставит ребят», это опять бабушка.

Сучка, о которой говорит бабушка, это наша соседка Лейли. Она вовсе не сучка.

Сучка – это собака моего дяди. Лейли самая красивая девушка в нашем селе. На лице у нее черная родинка, волосы на прямой пробор, рассыпаны по обеим щекам. Перевесив кувшин через плечо, она плавно проходит возле нашего дома к источнику. Сейчас она сидит дома. Ждет принца на белом коне…

* * *

Я сижу на стуле, посасываю сладости, раскачивая при этом своими пыльным грязными ногами. «Где он остался» – говорит Лейли, и сама улыбается.

– Кто?

– Тебе не понять, ты еще мал… Может принцем на белом коне будешь именно ты, возьмешь меня и увезешь по другую сторону гор…

У Лейли отца нет. Женщины говорят, что Лейли бастрюк. Сама Лейли говорит, что ее мать приехала в это село учительствовать, когда Лейли еще была у нее в животе. Так и осталась она жить в доме старухи Гунджа. После ее смерти дом остался Лейли и ее матери.

У Лейли где-то есть дядя. Когда он приезжает, то привозит ей много всяких вещей. Я не люблю ее двоюродных братьев, потому что, когда они приезжают, мать Лейли прогоняет меня из их дома. И Лейли меня начинает меньше любить.

Лейли любят все ребята нашей деревни. Кроме моего брата. Брат говорит, что Лейли не бастрюк, а притырошная…

Варенья мне так и не дают. А я назло все, что они говорят, передаю Лейли.

Мать Лейли, как наша кудахтающая курица, не перестает чесать языком: «с утра до вечера перемалывают косточки моей Лейли, да падет вам на голову камень весом с Лейли». Дедушка говорит, что камень весом с Лейли будет слишком легким, ей надо взять с собой какого-нибудь ребенка. Слова матери Лейли имеют отношение и к нам. Вот я и жду, когда этот камень упадет к нам во двор. Дабы избежать этого камня, я и прячусь в самом безопасном месте, под айвовым деревом. Может поэтому, когда я плачу, то бегу именно под него.

Я с детства очень люблю Лейли. После того, как Лейли закончила 8-й класс, она сидит дома. Я в школу еще не хожу, возраст не позволяет. Все письма мальчиков нашего села к Лейли передаю я. Взамен она меня угощает конфетами, которые привозит ей дядя. Письма она читает смеясь, иногда даже закатывается от смеха. А сама при этом приговаривает «придурок». Потом все письма она разрывает на клочья и выбрасывает. Только Рамиз не пишет Лейли писем. Однако, у Рамиза уже мозоли на глазах от того, что он пялит их на двор Лейли. А Лейли каждый день фланирует мимо нашего двора туда-сюда…

Лейли не стесняется ходить передо мной раздетой. Тело у нее бело-пребелое. Я не видел своей матери, не помню ее. Лейли могла бы быть и моей матерью. Если бы отец этого захотел. Но бабушка говорит, что после смерти матери, отец ни на кого не смотрит. У Лейли есть нижняя юбка с белыми оборками. Маленькие, словно резиновые мячики, груди. Взрослые мальчики спрашивают меня: «Ты видел это место у Лейли?» А я отвечаю: «А вам что, э сколько…»

Сейчас я уже не плачу. Просто так ною. Дедушки дома нет, жду его прихода и и берегу свои силы. Вот, когда он придет, тогда от моего плача, упаси господи, соседи разбегутся. Я обычно перед зеркалом репетирую виды плача, и даже знаю какую именно мою плаксивую гримасу дедушка больше всего не выносит.

«От плача у этого ребенка живот распорится» – это наша соседка Фатима. «Почему он плачет?» «Он бредит айвовым вареньем», бабушка говорит – а свежие фрукты на деревьях еще висят. Тетя Фатима клянется, что и у них нет айвового варенья.

Если бы он хотел инжирового варенья, я бы принесла.??Но я согласен и на инжировое варенье.??Но продолжаю стоять в позе. Вот завтра я