- Мсье Дюваль, Миша мне сказал, что вы собираетесь уходить от нас? - заговорила она по-французски.

- Точно так. Вы что-нибудь имеете против?

- Но мсье Дюваль, это болезненно для Миши. Вы как учитель должны бы знать, что нельзя играть чувствами детей!

- И не только детей! - сказал Дюваль, криво усмехнувшись, и Соня подумала, что не так уж он и пьян.

- Я не желаю понимать ваши намеки, сударь. Меня тревожит Миша. Его весьма печалит ваш уход. Объясните же, отчего вы так поступаете с ребенком?

- Я должен уйти, - мрачно ответствовал француз и вновь потянулся за бутылкой.

- Хватит пить! - воскликнула Соня и отняла у него бутылку.

Дюваль с удивлением и любопытством посмотрел на отважную особу. Еще более неожиданным был для него следующий вопрос Сони:

- Мсье Дюваль, кто вы?

Молодой мужчина опустил глаза под строгим, внимательным взглядом гостьи.

- Подлец! - ответил он, скорбно кивнув головой. - Вы правы.

- Но я вовсе не ...

- Подлец и точка! - завершил Дюваль.

Соня поняла, что беседа не задалась. Она поднялась со стула.

- Поговорим завтра. Спокойной ночи.

Однако Дюваль не тронулся с места, чтобы проводить гостью. Он вдруг схватил ее за руку и привлек к себе на колени. Соня не успела ахнуть, как оказалась в объятьях хмельного повесы. Она возопила и рванулась что было сил. Оказавшись на воле, бедняжка кинулась к двери.

- Разве вы не за этим пришли? - услышала она за спиной.

Дюваль смотрел на нее с недоумением. И тут Соня сделала то, чего никак не ожидала от себя. Она приблизилась к пьяному распутнику и ударила его по лицу. Дюваль оторопело воскликнул:

- Зачем же драться? Я не могу ответить женщине...

Соня предпочла скорее покинуть поле боя. Она щелкнула замком и стремительно вырвалась из комнаты. В два шага добравшись до своих покоев, она рванула дверь и тотчас заперла ее за собой, словно боялась погони. Постояла некоторое время, успокаивая сбившееся дыхание. Сердце стучало в висках, дрожь пронизывала все тело. Немного успокоившись, Соня достала журнал и принялась писать.

"Я оскорблена! Никто со мной так не поступал! Но отчего-то не чувствую себя оскорбленной...Почему порок так привлекателен? О, это происки врага человеческого! Это он заслал в наш дом на искушение Дюваля. Сашенька сама не своя с тех пор, как у нас появился учитель. Владимир потерял покой. Прислуга сходит по нему с ума. Я всякий день наблюдаю, как он перемигивается с Дашей и другими девушками. Они и рады!

Как нам было хорошо до появления Дюваля! Надобно отпустить его с Богом, но как быть с Мишей?.. А почему он сам решил уйти? Отчего говорил о себе, что подлец? Что происходит с ним, с чего он так напился? Конечно, это отвратительно, но мне отчего-то его сделалось жаль... Даже оскорбление, нанесенное мне, я прощаю.

Да желаю ли я, чтобы Дюваль навсегда покинул наш дом? (С собой-то я могу быть откровенна!) Нет, не желаю. Сейчас, когда я увидела его таким... жалким, я не могу сердиться на него. Как бы мне хотелось, чтобы он исчез, словно его не существовало вовсе, чтобы покой вновь снизошел в мою душу.

Нет! Коли быть вовсе честной с собой, то для меня теперь необходимость поминутно видеть его, думать о нем... Я поминутно ловлю себя на том, что необыкновенно чувствую Дюваля, его присутствие, его настроения. Иной раз меня это пугает. Однако это счастье, когда есть о ком мечтать, пусть даже совершенно впустую!

У меня нет ни малейшего шанса, я вполне понимаю это. Дюваль пленен Сашенькой, что вполне простительно. Моя роль - отводить от дома беду - плохо дается мне. Помоги нам, Господи! Дюваль останется... ради Миши. Я умею справляться со своими чувствами, мне ли не уметь. За Сашеньку буду молиться, чтобы Господь послал ей силы для борьбы.

Кто же он? Кто этот человек с манерами светского баловня и всеобщего любимца, рядящийся в учительский сюртук?.."

7.

На другой день после столь памятного вечера Соня ждала скандала. Вот-вот Дюваль объявит об уходе, и Миша расплачется. Владимир, верно, вспылит: он не терпит подобного отношения к обязанностям. Сашенька опечалится и тоже будет втихомолку плакать. А если еще доложить Владимиру о пьянстве и развязности учителя, Дюваль с треском вылетит из дома и уж верно без всяких рекомендаций.

Однако ничего не произошло. Как обычно, за утренним чаем Владимир хмуро молчал (он всегда по утрам мрачен), Сашенька вопросительно взглядывала на него. На лице Дюваля нимало не читались следы бурно проведенной ночи или тайных волнений. Он ел с отменным аппетитом, заговорщически подмигивал Мише и лукаво посматривал на Соню. И что же это давеча было? Молодая женщина сочла благоразумным ни о чем не спрашивать. От теплого взгляда Дюваля в душе ее поднимался счастливый восторг. Она не узнавала себя. Надобно непременно поговорить с ним начистоту, чтобы рассеять мучительные подозрения. Может статься, что все опасности Соня выдумала сама. Чего только не примерещится девице, живущей совершенно затворницей!

Думая так, Соня робко ответила на заинтересованный взгляд Дюваля. Резкий голос Владимира нарушил тишину, возникшую вдруг за столом:

- Мсье Дюваль, мне сказывали, князь Горский в Москве? Так ли это?

Гувернер поставил чашку и учтиво ответил:

- Да, мне это известно.

- Беспременно сведу с ним знакомство, - заявил Мартынов, вставая из-за стола.

От внимательной Сони не ускользнула мимолетная гримаса, тотчас однако исчезнувшая с лица Дюваля. В другой миг она уже думала: а не показалось ли ей вновь, что некая тень пробежала по лицу француза? Вот он уже беззаботно шутит с Мишей, почтительно отодвигает стул Сашеньки, которая спешила проводить супруга. И этот пристальный взгляд, от которого Соня вздрогнула, так ясен и добр. Но почему все же "подлец"?..

- Мадемуазель, - вдруг обратился к ней Дюваль, отчего Соня опять вздрогнула. - Нам следует объясниться по поводу вчерашнего. Предлагаю вам совместную прогулку после классов.

Девица чувствовала, что краснеет, она лишь кивнула в ответ. Дюваль покинул столовую вслед за своим питомцем. Девочки давно уже нетерпеливо возились за столом и вопросительно поглядывали на тетушку, которая чему-то задумчиво улыбалась, уставившись на скатерть.

Однако прогулку пришлось отложить. В тот момент, когда Соня при помощи вырезанных ею букв учила Катю читать, дом наполнился восклицаниями, возней, каким-то новым шумом. Переглянувшись между собой,