— Так что работаем, товарищи, работаем дружно, вместе, — прощался господин Свечкин с салютовцами. — Я надеюсь на вас, господа. Если не мы, тогда кто?

И на этом наш визит завершился. Мы загрузились в авто и стартовали в свободное ночное пространство. Все устали, и радовало лишь одно, что летим на низкой высоте и не на F-16; была надежда и шанс увернуться от залпового огонька родного кофеварочного агрегата.

Утром меня поджидали неприятности. Первым проявился по телефону боевой полковник и сообщил, что о журналисте Б.Доценко никто не знает. Даже главный редактор газеты. А сама статья появилась неизвестно как, точно черт из табакерки. Тогда я предупредил, что сам буду заниматься этой проблемой. Это утверждение заставило нервничать Орехова. По той причине, что он знал меня с самой лучшей стороны.

— Алекс, только не наломай дров, — предупредил меня. — Если будут трупы, они будут твои.

Я пожал плечами и послушал пение пичуг во славу наступающему дню. От запаха сосен кружилась голова. Даже не верилось, что я был участником ночного кошмара с запусками ракетных смерчей. Бог мой, неужели это был не сон?

Не сон и надо решать текущие проблемы. Тем более получил руководящее указание навестить генерала Самойловича, бывшего главного оружейника страны.

Я решил, что меня одного хватит для дружеской беседы. За чашечкой чая. Резо-Хулио был взят в качестве живой мишени. На случай стрельбы. Никитин как ас лучших в мире дорог.

И через час наш джип уже глотал километры подмосковной магистрали. Хулио дрых на заднем сидении, утомленный вчерашним гостеприимством салютовцев, а мы с Никитушкой болтали на отвлеченные темы.

Нас ждал мирный уголок садово-огородного товарищества «Оружейник». Тишина и покой, как на кладбище. Даже пташки закрылись на обеденный перерыв. Мы послушали Мiръ, потом вздохнули — эх, дела, блядь, дела, и выбрались из джипа.

Дача, нас интересующая, пряталась за высоким забором. Табличка на калитке утверждала, что во дворе злая собака, которая, видно, сдохла. Никто нас не встречал — ни индрика, ни человек.

Мы уж грешным делом решили, что нас ждет бездыханный тепленький труп. Ан нет. Со стороны деревянной дачи бабахнуло так, что все жмурики в округе перевернулись в своих бушлатах вечности, гремя костьми. Скорее всего — шум был от наших скелетов, когда мы дружно пали в лопухи, спасаясь от пыжиковых залпов. Нам рады, но не до такой же степени. Чтобы салютовать из двустволки. Или, может, стреляющий сослепу решил, что на его личный участок забрело семейство косолапых мишек и жахнул пыжами.

Мы полежали в траве, любуясь на облака, куда наши души могли уже плыть. При более удачной стрельбе. Да не лежать же вечно на сырой земле, можно простудиться и погибнуть от ОРЗ.

— Эй, Матвей Кузьмич! — закричал я. — Поговорить надо!

— Что за наговорщики такие? Про что?

— Про жизнь!

— Журналисты, что ли?

— Ага!

Ба-бах! Ба-бах! Кажется, в этом заповедном уголке щелкоперов не жалуют, как колорадских жуков.

— Эй, Матвей Кузьмич! — снова закричал я. — Поговорить надо?!

— Что за наговорщики такие? Про что?

— Про жизнь.

— Журналисты?

— Не-а!

— Докажите!

— Во-о-он ворона!

— Где?

Тут в нашу столь содержательную дипломатическую перепалку ворвался невыдержанный Резо-Хулио, любитель дактиля и амфибрахия, который прорифмовал «где» с местоположением мерзкой птицы. Именно там она и трепыхалась, каркающая дичь. Кого не люблю из живой природы, так эту грассирующую помойную сволочь. Не люблю и все. И поэтому без всяких сомнений угостил её свинцовым пинком. И удачно. Педерастка[5]с крыльями кувыркнулась в светлом небесном пространстве и полетела камнем в птичий ад.

— Идите! — разрешили нам.

Мы поднялись. Ба-бах! Ба-бах! Нет, это я шучу. Чтобы разрядить обстановку. И продолжили свой тернистый путь по дорожке.

Нас встречали. С ИЖевской двустволкой, инкрустированной серебром. Воинственно-грузный старик в генеральских шароварах. Мазепа фруктово-овощного товарищества. Дед Мазай во время половодья. С благородным крупным лицом бывшего вершителя судеб человеческих.

— Чего надо? — был необыкновенно вежлив.

— Поговорить надо, Матвей Кузьмич, — ответил я.

— Про что?

— Про жизнь.

— Тьфу на вас, — сказал генерал. И ружьем указал на веранду. Проходите, коль такие говорливые.

Веранда была завалена старым тряпьем, как трюм нефтеналивной баржи гнилым и дешевым товаром для малотребовательного нашего населения. Пылились старые журналы — иллюстрированный привет из прошлого. В горшках без воды обомлели навсегда коралловые отростки цветов. На столе скатертью лежала бархатная пыль. Упадок империи ничто по сравнению с душевной разрухой человека.

— Ну-с, я вас слушаю? — и плюхнулся в кресло-качалку. — Прошу садиться, господа.

Пришлось сесть на рассохшиеся табуреты, которые не развалились лишь чудом. Я коротко изложил суть проблемы и даже предложил ознакомиться с пасквилем.

Подхватив листок, генерал с ожесточением скомкал его в футбольный мяч и вышвырнул вон. Из веранды и своей жизни.

Я не согласился с таким положением вещей и предложил все-таки ознакомиться со статьей. И подал своему оппоненту новую газетку, но со старым содержанием.

Подхватив лист, генерал с ненавистью сжал его в теннисный мячик и метнул вон. Из веранды и своей жизни.

Я не согласился… Нашел новую, но со старым… Генерал взревел и стер в порошок… Потом мы схватились за оружие, чтобы разоружиться; поорали друг на друга и пришли к консенсусу, мать его так!

Генерал читает и, если у него возникнут вопросы, он может их задать. Нам. Чтобы утолить свое любопытство.

— Ох, сынки-сынки, — натянул очки на мясистый шнобель. — Ушел я от мирской суеты, а вы меня в это говно… говно.

— Надо, Матвей Кузьмич.

— От добра до худа — один шажок, — с укоризной покосился в мою сторону. — Молодые, не в понятии.

И принялся вчитываться в мелкие строчки, несущие в себе опасность. Странно, какое-нибудь словцо по своим разрушительным характеристикам может оказаться страшнее пули со смещенным центром тяжести. Так вывернет кишки красное словцо, так обессилит душу, так искромсает жизнь, что остается только удавиться. Перед убойной силой нескольких буковок, сцепленных друг с другом, как ракеты «земля-воздух», исходящих со степелей журналистского пера.

— Да, — сказал генерал Самойлович. — Заказная статейка. Только уж кто-кто, а не я.

— А кто?

— Хуай в пальто! — генерал тоже был слаб на стихотворную рифму. Покачался в кресле-качалке. — Меня стрельнули, как ты, хлопчик, птичку. Думал, высоко летаю. — Вспомнил. — «Уволить с несоответствием занимаемой должности.» Во как, забористо!