Теперь это уже не слежка. Теперь это простое человеческое любопытство. Я согласно киваю, и мы медленно шагаем к эскалатору. В полном молчании поднимаемся наверх, стоя на движущейся лестнице, хотя впереди никого и ничто не мешает нам идти по ступенькам.

В кафетерии почти пусто. Мы оглядываем зал, но их нигде не видно. Мы делаем большой круг, пока не оказываемся в углу у запасных выходов. Эта троица расположилась за самым незаметным столиком во всем заведении. Перед каждым вазочка с мороженым.

Люси выглядит немного смущенной, но Рейчел с Карлом злобно зыркают в нашу сторону. У них на лбу точно отпечатались слова — «ПОШЛИ» у Карла и «ВОН» у Рейчел. По тому, как Олли переминается с ноги на ногу, я знаю: ему хочется лишь одного — развернуться и уйти. Но мы не можем себе этого позволить. Не хватало еще, чтобы Карл с Рейчел нас унизили.

Однако долго таращиться тоже нельзя, иначе эта парочка решит, будто я расстроен.

— Пойдем возьмем картошки, — говорю я Олли, но говорю громко, чтобы услышали все. Картошка — это по-взрослому, не то что какое-то там мороженое.

Мы берем картошку и садимся за столик в противоположном конце зала, подальше от них, чтоб не думали, будто мы за ними подглядываем, но достаточно близко, чтобы видеть все. Я сажусь к ним спиной, а Олли толкаю на стул напротив. Олли держит меня в курсе событий, хотя докладывать особенно нечего, кроме того, что вся троица продолжает о чем-то беседовать.

Картошка давно съедена, и мы рисуем узоры на рассыпанном на столе сахаре. Вдруг из-за спины раздается сильное фуканье, сахарные крупинки разлетаются в разные стороны, и Карл плюхается за наш столик со своей обычной полуулыбочкой.

— Все путем? — спрашивает он.

Я оглядываюсь: девчонок нигде не видно.

По дороге назад из торгового центра мы почти не разговариваем. Даже Олли понимает, что Карл чересчур зарвался.

То, что мы оба злимся на него, это только начало. Надо воспользоваться ситуацией, пока злость не улетучилась, но я не могу придумать, как использовать настроение Олли для дела. Мне просто ясно, что случай удобнее некуда. Отличный шанс перетянуть чашу весов на свою сторону — так, кажется, говорят?

У борцов такое встречается сплошь и рядом. Один вроде бы побеждает, но потом начинает выделываться и допускает непростительную ошибку, и его соперник вдруг меняется с ним местами и задает ему хорошую трепку. Папа в таких случаях вечно смеется и уверяет, что все это подстроено, но он просто не понимает. На примере борьбы можно научиться всему, что нужно знать в жизни.

Пока мы бредем домой, Карл пытается болтать как ни в чем не бывало, но мы с Олли помалкиваем. Пусть знает, что нельзя сначала игнорировать нас, а потом корчить из себя лучшего друга. И нельзя унижать брата в присутствии старшей сестры. Так дела не делаются. Даже Олли это знает.

И тут мне приходит идея.

— Знаешь что, Карл? А пошли к тебе.

Он обжигает меня взглядом. Мы никогда не были у него, ни разу. Карл всегда давал понять, что этот вопрос даже не обсуждается. Достаточно хоть разок глянуть на его дом, чтобы сделать вывод: гостям здесь не рады. Такие дома разносчики газет предпочитают обходить стороной.

Карл словно не слышит моих слов.

Мы доходим до развилки, где улица разделяется на две: одна ведет к дому Олли, другая — к дому Карла и моему. Карл преспокойненько сворачивает на первую. Я останавливаюсь, и Олли останавливается тоже — хороший знак. Так классно чувствовать, что Олли снова со мной и мы снова вместе, а Карл — сам по себе.

— Я думал, мы идем к тебе, — говорю я.

— С чего это ты взял?

— Ты не сказал «нет».

— Я не сказал «да».

— Тогда пошли.

— Не хочу.

— Почему?

— Просто не хочу, и все.

— Почему?

— По кочану.

— А может, Олли тоже не хочет, чтоб ты шел к нему?

— Кто сказал?

— Олли.

— Нет, это ты сказал.

— Нет, он.

— Да?

— Да.

— Ты уверен?

— Да. Правда, Олли?

Мы поворачиваемся к Олли. Тот стоит, уткнув взгляд в землю.

— Ты ведь хочешь пойти к Карлу, правда? — спрашиваю я.

Олли поднимает глаза на меня, потом смотрит на Карла, затем снова на меня, опять утыкается в землю. И молча кивает.

— Видал? — торжествую я.

— Почему ты вечно ведешь себя как ребенок?

Я пожимаю плечами. Он явно пытается сменить тему.

— Скучно с вами, — говорит Карл. — Я пошел домой.

— Значит, нас ты не приглашаешь?

— Нет.

— А что, если мы все равно придем?

— Не придете.

— А вдруг мы пойдем прямо за тобой?

Он подходит вплотную ко мне, близко-близко, как для поцелуя. И не мигая смотрит мне прямо в глаза.

— Только попробуй.

— Думаешь, кишка тонка?

Я стараюсь не моргать, но у меня ничего не получается. В конце концов я моргаю, причем в два раза больше обычного.

— Ты меня понял.

Он разворачивается и, не оглядываясь, медленно идет в сторону дома.

Минуту мы наблюдаем, как он спокойно удаляется, и где-то в глубине души мне уже хочется отказаться от своей затеи, но я пересиливаю себя и хлопаю Олли по плечу:

— Пошли.

Мы переходим дорогу вслед за Карлом и ныряем в проулок у ближайшего дома. Я высовываю голову из-за забора и наблюдаю, как Карл сворачивает за угол на нашу улицу. Мы выскакиваем из укрытия, совершаем бросок до угла, а затем вжимаемся в забор и осторожно выглядываем.

Карл продолжает идти. Он не прячется, чтобы наброситься на нас из засады, и даже не оборачивается посмотреть, идем мы за ним или нет. Походка пружинит чуть больше обычного, подошвы шаркают по асфальту при каждом шаге.

Когда он оказывается достаточно далеко, мы крадемся вдоль домов и ныряем в очередной проезд. Передвигаться приходится перебежками рывок, передышка; рывок, передышка, — чтобы он не смог нас засечь, если вдруг обернется. На самом деле все это совершенно лишнее, поскольку мы прекрасно знаем, где его дом и что направляется он именно туда, но это не суть. Нам кажется, что мы поступаем правильно, устроив за ним слежку.

За все это время Карл ни разу не обернулся. К тому моменту, когда мы добираемся до его дома, наши шансы где-то пятьдесят на пятьдесят: половина за то, что он знает о слежке и просто игнорирует нас, и половина — что нам все-таки удалось остаться незамеченными.