– Какой идиот! – сказал Вим.

Stubenälteste сердито посмотрел на него.

– Если хочешь здесь выжить, никогда такого не говори. В лучшем случае можешь подумать.

– Wegtreten! Marsch! Marsch! (Разойдись! Марш! Марш!), – скомандовал Коталла.

Заключенные рассыпались по двору и направились к своим баракам. Вим рассматривал их, надеясь увидеть Кора, но так и не увидел, даже когда бараки медленно заполнились людьми.

В лагере содержали самых разных узников. Тех, кто, как Вим, сбежал с работы, а еще контрабандистов, мелких жуликов, евреев и политзаключенных – всего несколько тысяч человек. Женщин Вим не увидел. Он уже усвоил самый важный урок: если не хочешь нарваться на неприятности, главное – не высовываться. Нужно смешаться с толпой. На перекличке он старался держаться в центре группы, чтобы взгляды охранников (и их дубинки) падали на других. Он научился чувствовать все, что происходило вокруг, и словно обрел глаза на затылке.

Он узнал, что среди заключенных существует собственная иерархия. Во главе стоял Lagerälteste, главный заключенный лагеря. Узники спали в бараках – блоках. В каждом блоке был свой Blockälteste. Блоки делились на две части – Stuben, и в каждой был свой Stubendienst. Многие заключенные провели здесь уже несколько лет и успели подняться по иерархической лестнице. Чем выше был ранг, тем больше привилегий имел заключенный.

Все дни в лагере походили один на другой. Утром, в половине седьмого, раздавался первый сигнал. У Вима был час, чтобы умыться и одеться. За бараками находилось отдельное здание – Abort. Там над длинным цинковым желобом располагались краны. Там же находились туалеты, разделенные тонкими перегородками без дверей – все оставались на виду. Нужно было аккуратно застелить постель, туго скатать одеяла и соломенные матрасы, прежде чем прозвучит второй сигнал. Обычно это происходило около восьми утра.

Затем происходила поверка. Поскольку заключенных ждала работа, поверка много времени не занимала. Blockälteste выстраивал заключенных в ряды. Те, кто стоял впереди, выкрикивали номера своих рядов на немецком: Eins, Zwei, Drei, Vier и т. д. После поверки раздавалась команда: «Abmarschieren!», и заключенные отправлялись на работу.

Вим попал в команду Состерберг. Каждый день они отправлялись на аэродром в одноименном городе. После поверки команда шла по длинной лесной дороге, выходила за ворота и направлялась к трамвайной остановке. Рядом с Вимом шагал парень, который спал на нижних нарах, прямо под ним. Звали его Дрес, и он попал в лагерь из Дрибергена, города, расположенного неподалеку от Амерсфорта. Каждое утро невеста бросала ему пакет с бутербродами, который он прятал под курткой. Виму тоже частенько перепадал кусочек хлеба.

Заключенные сходили с трамвая в Состерберге и шли на военную базу, Fliegerhorst, где начиналась настоящая работа: заключенные закапывали воронки и убирали неразорвавшиеся бомбы. Работать лопатой целый день было нелегко – ущерб от бомб союзников был велик. Кроме того, работа была чрезвычайно опасной. Вим орудовал лопатой предельно осторожно – особенно когда капо, мастер или, того хуже, эсэсовец-охранник не смотрели в его сторону. А заметив их взгляды, Вим начинал работать с чуть большим энтузиазмом. Эсэсовцы хитроумно переложили свою опасную работу на заключенных. Когда работы проходили за территорией лагеря, за порядком следили капо и многочисленные мастера, которых легко было узнать по повязкам на рукаве. За ними следили молодые эсэсовцы – настоящие фанатики, за которыми присматривали старшие офицеры, способные вывести этих голодных волков из равновесия. Так что заключенные находились под постоянным контролем.

Капо – Kameradschaftpolizei – товарищеский полицейский. Эти узники пользовались широкими привилегиями. Они получали лучшую пищу, более теплую одежду, имели собственные места для сна. Их не избивали и не подвергали психологическим пыткам. А в обмен они помогали держать других заключенных под полным контролем и заставляли их работать в полную силу. Они обращались с ними как с собаками. Можно было все – избивать, пинать, мучить, даже убивать. Капо знали: если они не проявят достаточно жестокости, то потеряют свое место и окажутся среди обычных узников, которые, разумеется, не забыли, как те к ним относились. Система поддерживала сама себя, и СС могли обходиться меньшими силами. А капо еще и платить не нужно было – сплошная экономия. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер внедрил эту дьявольскую систему во всех концлагерях и гордился ею.

В первую же неделю работы Вима в Состерберге произошел побег. Днем во время обеденного перерыва проходила поверка, чтобы охрана знала, что все на месте. Оказалось, что не хватает одного человека. Капо пересчитал заключенных три раза. Все были на месте – кроме одного. Капо пришел в ярость. Он стал спрашивать, не видел ли кто чего. Естественно, никто ничего не видел. В наказание капо забрал всю еду и демонстративно сжег. Поскольку утром заключенных не кормили, от вида сгорающей еды у всех скрутило живот. Но никто ничего не сказал.

В пять часов работы остановили. После поверки заключенных повели на трамвайную остановку, а оттуда в лагерь, где в шесть часов прошла следующая поверка. Если повезет, можно было получить еду около половины седьмого, но если у офицеров СС было плохое настроение, все могло затянуться часов до восьми.

Лагерный повар Франс, тоже узник, изо всех сил старался готовить из тех жалких продуктов, что ему выделяли, что-то разнообразное. Кухня, построенная из красного кирпича под черепичной крышей, высилась в центре лагеря, рядом с плацем для поверки. Кухня содержалась в отличном порядке. Тележку, которая развозила пищу с кухни по баракам, называли «лагерным экспрессом». Самые ближние деревянные бараки пищу получали первыми, так что Виму повезло. Ему не приходилось ждать так долго, как заключенным из дальних, каменных бараков.

Раздавали пищу по строгим правилам. Виму было позволено выходить вперед с миской и кружкой, только когда называли номер его места в бараке. Чтобы избежать споров и драк, все получали равное количество супа или каши, хлеба и тушеной капусты с картошкой.

Еды было мало. Вим видел, что происходит с узниками, которые уже провели в Амерсфорте какое-то время. Они худели, глаза у них тускнели, словно они уже смирились со своим положением. На лицах и телах многих виднелись следы работы Коталлы.

Вим весил 70 килограммов и выглядел довольно здоровым. В тюремном центре он потерял несколько килограммов, и вернуть их не представлялось возможным. Поскольку он занимался тяжелой работой, после семи вечера ему выдавали дополнительный паек – половину порции хлеба с чем-нибудь (иногда даже с ломтиком колбасы). Он делился этим с узниками, которым еда была нужнее, чем ему.

Во время поверки заместитель начальника лагеря Коталла орал и топал ногами как бешеный, если узники выполняли команды недостаточно быстро.

– Исправить! – орал он прямо в ухо несчастному.

На пятый день пребывания Вима в Амерсфорте один из заключенных от усталости, а может быть, из страха перед дьяволом-коротышкой, случайно уронил шапку, когда Коталла скомандовал: «Mützen ab!» Хотя он сразу же ее поднял, судьба его была уже решена. С налитыми кровью глазами Коталла кинулся к нему и безжалостно врезал прикладом автомата бедняге между ног. Тот с криком упал на землю, хватая воздух ртом. Его сосед пытался что-то сказать, но тут же получил удар в пах и свалился рядом. Никто ничего не сказал, но глаза заключенных пылали яростью. Другие эсэсовцы громко хохотали. Как всегда пьяный, Коталла вернулся на свое место.

Через день Вим узнал, что такое «розовый сад». Молодой парень лет восемнадцати украл в своей Stube картошку. Коталла вместе с голландским эсэсовцем Вестервельдом схватили его. Они безжалостно избили его палками и ногами, в полубессознательном состоянии вытащили на полосу земли пятьдесят метров длиной и три метра шириной. Эта полоса отделяла плац для поверки от лагеря СС. Со всех сторон ее окружала двойная ограда из колючей проволоки. В этом «розовом саду» несчастный сидел на корточках, вытянув перед собой руки и держа во рту картошку. Коталла стоял за ним. Каждый раз, когда руки заключенного опускались, когда он наклонялся назад или вперед, он получал жестокий удар. Вима и других заключенных заставили смотреть на это больше часа, прежде чем распустили на ужин. Они больше никогда не видели этого беднягу. В «розовом саду» кого-то