оркестра. Во главе оркестрантов (всего их было сорок человек) – профессор Львовской государственной консерватории Штрикс, автор скорбной мелодии, названной узниками «Танго смерти».

…Яновский лагерь будет ликвидирован в ноябре 1943 года, после расстрела оставшихся в живых узников казнят и музыкантов из оркестра Штрикса. Они вновь сыграют «Танго смерти» и по одному будут выходить на середину круга под пули эсэсовцев. Последним выйдет профессор и, опустив скрипку, поднимет над головой смычок и на немецком языке запоет польскую песню: «Вам завтра будет хуже, чем нам сегодня».

Мелодию «Танго смерти», как и фото лагерного оркестра, можно найти в Сети, но та ли это мелодия на самом деле, не известно. Ноты не сохранились, а несколько уцелевших узников при попытке воспроизвести ее по памяти впадали в транс или заходились в рыданиях.

К тому моменту молодых людей из Перемышля там уже не было, их увезли в Белжец. Белжец был одной из трех фабрик смерти (еще Собибор и Треблинка), выстроенных на территории Польши в рамках государственной программы Третьего рейха, согласно которой предполагалось провести «переселение» большей части еврейского населения Европы. Программа получила название «Операция «Рейнхард» – по имени убитого партизанами в Праге шефа РСХА Рейнхарда Гейдриха, того самого, который созвал 20 января 1942 года Ванзейскую конференцию об «окончательном решении еврейского вопроса».

«Высмеивал гестапо»

Вступать в споры с гестапо было небезопасно. В 1935 году прусский высший административный суд принял постановление, в соответствии с которым приказы и действия гестапо не подлежали судебному пересмотру в судах. Как разъяснил официальный юрист нацистской партии обергруппенфюрер СС Вернер Бест, «до тех пор, пока полиция осуществляет волю руководства, она действует в рамках закона». «Закон и воля фюрера неразделимы», – подчеркнул Геринг в беседе с прусскими прокурорами 12 июля 1934 года.

Это происходило в том самом прусском суде, который издавна славился своей независимостью. Фридрих во время строительства Сан-Суси хотел снести стоявшую рядом ветряную мельницу и предложил выкупить ее у хозяина. Мельник наотрез отказался, а в ответ на слова короля, что он мог бы ее конфисковать, ответил: «Да, ваше величество, могли бы, если бы в Берлине не было судебной палаты». Та мельница до сих пор там стоит.

Себастьян Хафнер, после окончания юридического факультета служивший в Прусском апелляционном суде в качестве референдария (своего рода помощника судьи), вспоминал, как на его глазах туда пришли новые безграмотные, но полностью послушные судьи. Один такой внушал коллегам – «дескать, старое параграфное право приостановлено; он поучал опытных, пожилых судей, мол, надо понимать дух, а не букву закона, цитировал Гитлера… Жалко смотреть было на старых судей во время этих лекций. С невероятно удрученным видом они утыкались в разложенные перед ними бумаги, вертели в руках скрепки или промокашки».

Мартин Нимеллер

Но даже если судьи проявляли при рассмотрении политических дел некоторую самостоятельность, это не мешало гестапо в конечном счете настоять на своем. Берлинский пастор Мартин Нимеллер, автор переведенной едва ли не на все языки проповеди «Когда они пришли…»[11], в марте 1938 года попал под суд за то, что в одной из проповедей позволил себе осторожно покритиковать фюрера. «Мы должны повиноваться Господу, а не человеку!» – воскликнул он, в чем гестапо усмотрело «скрытые нападки» на государство (была в рейхе такая уголовная статья). Суд приговорил его к тюремному заключению, несмотря на все заслуги. Как и Баттель, Нимеллер был ветераном Первой мировой войны, награжденным Железным крестом, и членом нацистской партии. Назначенный судом небольшой срок он фактически отбыл за время следствия, но гестапо схватило его на выходе из зала суда и отправило в концлагерь Заксенхаузен, где он пробыл до 1945 года.

Как сказано в одном из рапортов будущего внутреннего расследования СС, «будучи представителем ответчиков в судебном процессе по делу о нарушении общественного порядка, он в злобной манере нападал на сотрудников Главного полицейского управления земли Бреслау». В том же 1937 году он подвергся порицанию со стороны Дисциплинарного совета коллегии адвокатов Бреслау за то, что «высмеивал гестапо в открытом суде».

Старая синагога в центре бывшего еврейского квартала, на протяжении трех с половиной веков духовный, социальный и образовательный центр евреев Перемышля

Могло быть и хуже. 10 марта 1933 года мюнхенский адвокат Михаэль Зигель отправился в полицейский участок, чтобы написать жалобу против ареста одного из своих клиентов, еврея, отправленного в концлагерь Дахау. Полицейские жестоко избили Зигеля, разорвали ему брюки и заставили пройтись по улице с плакатом с надписью: «Я больше никогда не буду жаловаться в полицию!»

Закрытое гетто

С 14 июля выход из гетто был запрещен. Через каждые 200 метров с двух сторон забора с рядами колючей проволоки повесили объявления: «Пересечение границы гетто карается смертью». До этого евреям разрешалось свободно ходить по улицам, хотя и с повязками на рукавах.

«Тебе, наверное, интересно, как выглядит закрытое гетто, – писала в дневнике Рения. – Совсем обычно. Вокруг колючая проволока, охранники следят за воротами (немецкий полицейский и еврейская полиция). Выход из гетто без пропуска карается смертной казнью… Масса рабочих занята строительством высокой стены. Мы слышим мрачный стук молотков; грубая древесина кладется поперек проема больших ворот. Когда ворота закроются, мир будет полностью отрезан».

Из двух входов в гетто остался один, рядом с мостом через Сан. Его помогала охранять «еврейская полиция», сформированная немцами при участии юденрата. На нее возлагалось выполнение немецких приказов, поддержание порядка и чистоты в гетто. Несмотря на то что еврейская полиция активно помогала эсэсовцам в отправке евреев в концлагеря, ее члены в большинстве своем в конечном счете разделили судьбу других жертв Холокоста.

Гетто. Еврейская больница

«Но жизнь продолжается, – вспоминала Александра Мандель. – Помимо частных магазинчиков и киосков, полных товаров по ценам черного рынка, в квартале есть несколько официальных магазинов. В них хлеб по карточкам – 50 декаграмм (полкило) на человека, назначенные юденратом. И ради этой жалкой порции бедняки толпятся и выстраиваются в длинную, извивающуюся, шумную очередь, перегораживающую улицу».

20 июля немецкие власти потребовали от евреев 1,3 млн злотых, обещав, что выплата этой суммы будет гарантировать мир и покой. Александра Мандель рассказывает, как в два часа дня всех жителей гетто созвали к юденрату, расположенному в здании бывшей гимназии. «Школьный двор, некогда наполненный веселыми песнями, завален мусором, загроможден выброшенными школьными партами и полон людьми с повязками на руках. <…> Глава юденрата Дулдиг: мы должны отказаться от всего, что у нас есть, если хотим продолжать существовать. Какая-то дама бросает на стол золотую цепочку, кто-то снимает с пальца кольцо, кто-то