части тех, с кем столкнулся. На память приходит история Отто Вайдта, владельца фабрики по производству щеток и метел, где работали главным образом слепые и глухонемые. Во время визитов проверяющих из гестапо он водил их по мастерской, крича на работников и поясняя, что евреи работают хорошо, только если держать их, как он, в ежовых рукавицах. А под конец, отведя гостей в сторону, доверительно признавался: «По чести говоря, просто не знаю, как бы я выполнял заказы вермахта, не имея их здесь». Проводив гестаповца, Вайдт заходил в цех, чтобы извиниться.

Думаю, и Баттель руководствовался не только и не столько интересами вермахта, каковые он выдвигал в качестве причины, по которой часть евреев необходимо спасти. В основе его окончательного выбора, я убежден, лежало не что иное, как гуманность.

«Акция»

«Решение закрыть мост было ничем не оправданным и абсолютно недопустимым», – говорил на совещании в ортскомендатуре гауптштурмфюрер СС Мартин Фелленц, прибывший из Кракова для координации предстоящей «акции» на месте. Но из-за блокировки «еврейского квартала» возникли трудности с разгрузкой санитарного поезда, возразил ему Лидтке на это Фелленц язвительно заметил, что вермахт мог бы и сам выгрузить раненых. Разумеется, сказал он, лишение вермахта трудовой силы недопустимо, но вряд ли этот интерес в том, чтобы исключить из числа депортируемых чистильщиков сапог унтер-офицерам. Согласно рапорту, Фелленц «разъяснил майору Лидтке и присутствующим офицерам» (их было человек двадцать), что «переселение» евреев должно произойти в соответствии с приказом рейхсфюрера СС и оно будет осуществлено».

«Сегодня в Перемышле начинается переселение евреев. Переселение касается всех евреев, их жен и детей, чьи разрешения и рабочие карточки не проштампованы полицией безопасности. Каждый переселенный еврей может привезти с собой 10 кг багажа. <…> Любой еврей, который попытается избежать переселения, будет расстрелян. <…> Любой еврей, который попытается передать или отдать на хранение украинцу, поляку или другому еврею какие-либо товары (ценности, мебель, одежду), будет расстрелян…» Из объявления, расклеенного в гетто 27 июля 1942 года.

«В день первой акции в гетто Пшемысля я наблюдал из окна своего дома на улице Богуславского, как тысячи несчастных сидели на многолюдной площади» (Бернард Экерт). «В первый день операции евреев вывели на площадь Ивашкевича в окружении немцев и украинцев. Оттуда евреев отвели на вокзал» (Маркус Хэнд).

Евреев, «пригодных для транспортировки» (так – в немецких документах), пригнали на железнодорожную станцию, запихнули в товарные вагоны и отвезли в Белжец, где их немедленно отравили газом. Тех, кто пытался сопротивляться, расстреливали. В первом транспорте было 3850 человек. По окончании акции евреи были вынуждены собрать и передать полицейским властям немалую сумму денег «для оплаты транспортных расходов».

Объявление, расклеенное в гетто 27 июля 1942 года

Нетрудоспособных – детей, стариков и больных, около тысячи человек, – погрузили на восемь грузовиков и отправили в так называемое «местное переселение». Неподалеку от города их высадили и заставили раздеться, а затем залезть в вырытую яму, где они были расстреляны солдатами 1-го батальона Центрального полка полиции. В недавнем прошлом это был 307-й полицейский батальон, солдаты которого отличились в июле 1941-го в одном из первых массовых убийств евреев – в окрестностях Брест-Литовска.

Незадолго до начала уничтожения перемышльского гетто, 9 июля 1942 года, Гиммлер лично прибыл в Белосток, где посетил штаб этого полицейского полка. Рейхсфюрер СС стоял у истоков формирования полицейских сил гитлеровской Германии, поставив их под контроль СС, потом – СД.

Нахождение конечного пункта «местного переселения» – Гроховецкий лес – удалось установить лишь 60 лет спустя, на основании документов и показаний свидетелей, после чего там поставили черную гранитную плиту с посланием на двух языках: польском и иврите: «Земля, не закрой моей крови». Тогда же из немецких документов стали известны ужасающие подробности казни – дети не хотели спускаться в ров, набитый трупами, и бежали в лес, где на них начиналась настоящая охота. «Наши люди во всех случаях действовали с твердой решимостью».

В своих воспоминаниях первый комендант Аушвица Рудольф Хесс (он успел написать их до того, как его повесили в Польше) признавался, как тяжело ему было убивать по тысяче еврейских детей в день. «Когда мне приходилось толкать детей в газовые камеры, – жаловался Хесс, – у меня иногда начинали дрожать колени». Но потом перестали, так как ему все объяснил главный авторитет в этом вопросе, оберштурмбаннфюрер Адольф Эйхман. «Сначала нужно убить детей, – сказал он. – Потому что где логика, если убить взрослых мужчин, а поколение потенциальных мстителей оставить в живых».

Ровно те же слова, правда, с прямо противоположным смыслом, можно найти в эссе «Детство и смерть» Александра Гельмана, в детстве узника Бершадского гетто, где погибли 10 из 12 членов его семьи. «Я еще не понимал, что такое смерть, а уже видел десятки, сотни мертвых тел, фактически я три года жил в морге. Я скажу страшную вещь: если вы, взрослые, решите начать войну, поубивайте сначала всех детей. Потому что дети, которые останутся живыми после войны, будут сумасшедшими, они будут уродами».

Что двигало палачами? В числе прочего – страх перед возможным возмездием. «За всю историю евреев много раз пытались уничтожить, но никогда не доводили до конца, – пишет Бентин в одном из своих отчетов, приводя слова некоего гауптштурмфюрера. – Оставшиеся в живых становились могильщиками своих преследователей». По всей вероятности, говоривший в прошлом имел отношение к Компартии Германии (такое часто случалось) и, уж во всяком случае, был знаком с Коммунистическим манифестом с его тезисом о «пролетариате – могильщике буржуазии».

На самом деле немногие из выживших в Холокосте строили планы мести. Самый известный случай – создание Аббой Ковнером, одним из руководителей подполья Вильнюсского гетто, организации мстителей, охотившихся за бывшими нацистами. В планах организации была идея тотальной мести: за шесть миллионов евреев должны были погибнуть шесть миллионов немцев. Однако его план отравить ядом водопровод в Гамбурге и Нюрнберге сорвался. Удалось лишь обрызгать мышьяком хлеб в пекарне, предназначавшийся для лагеря военнопленных в Нюрнберге, где содержались бывшие эсэсовцы (были ли среди них погибшие – не известно).

После «акции»

«Ренушка не получила штамп о разрешении на работу, а оно ей было необходимо, чтобы избежать депортации, так что ей пришлось прятаться, – пишет ее сестра. – Нацисты нашли Рению Шпигель на чердаке заброшенного дома и расстреляли ее».

27 июля «акция» не закончилась. 31 июля и 3 августа было отправлено на смерть еще шесть тысяч человек.

«Четверг, 30 июля, вечер, юденрат, – пишет Александра Мандель. – Дулдиг стоит у окна на втором этаже и произносит горячую речь, призывая всех, кто не имеет штампов на карточках, собраться для «переселения». <…> Ходит