своем рапорте, напомнила ему «лагерь еврейской армии». «Мне было ясно, что евреи находились под защитой местного подразделения вермахта. <…> Майор Лидтке заявил, что считает приказы полиции против евреев равносильными саботажу. Я спросил его, на каком основании он выдвинул такое обвинение, и он ответил, что полиция лишает вермахт рабочей силы. <…> Затем мы отправились на мост, чтобы обсудить ситуацию на месте. Только здесь я понял, что вдохновителем и душой всей этой суматохи был заместитель майора Лидтке, лейтенант Альберт Баттель, который был непримирим и даже враждебен по отношению к полиции». Что привело его к этому выводу? Выходя из комендатуры, он слышал, как Баттель сказал майору Лидтке, что полиция аннулировала красные карточки вермахта, и только по этой причине блокада моста должна сохраняться, хотя бы из соображений престижа.

Следующим после Шеллера на поклон к коменданту отправился Бентин, но ни один из его доводов, в том числе тот, что депортация предписана «специальным секретным приказом», не возымел действия. «…В личной беседе с майором Лидтке – для этого я попросил его пройти в соседнюю комнату – я сообщил ему от имени руководителя СС и полиции, что эта акция является полицейской и вермахта не касается. Майор Лидтке ответил, что интересы вооруженных сил, которые он представляет, имеют приоритет в любых спорах с полицией. Я же заметил, что прерогатива армии может лежать в других областях, но не в полицейских операциях». И еще Бентин, согласно его рапорту, добавил, что «никто не поймет, если вермахт по-прежнему будет разводить так называемых домашних и сельскохозяйственных евреев в больших количествах».

Каждая из конфликтующих сторон уведомила о случившемся свое начальство. Каждый пожаловался на другого, причем Лидтке написал, что унтерштурмфюрер СС Бентин заслуживает увольнения. По некоторым сведениям, это дополнение в комендантскую телеграмму было внесено Баттелем.

Эсэсовцы и полицейские не привыкли к тому, что с ними спорят. Но Баттель был смелым человеком, недаром же в Первую мировую войну был награжден Железным крестом. Плюс к тому, будучи адвокатом, он, как уже говорилось, не боялся оспаривать действия полицейских, и те обижались на него не в первый раз. Рисковал, конечно. Гестапо уже давно превратилось в карающий орган, в чьей власти находилась жизнь и смерть любого немца. Адвокаты, пытавшиеся отстоять интересы вдовы Эриха Клаузенера, лидера «Католического действия», убитого в «ночь длинных ножей», были брошены в концлагерь Заксенхаузен, где их держали до тех пор, пока они не отказались от предъявленного государству иска о возмещении ущерба.

В Кракове вопрос решался на уровне высших должностных лиц вермахта, с одной стороны, и СС и полиции Генерал-губернаторства – с другой. Между командующим частями вермахта в Генерал-губернаторстве – генералом Куртом фон Гинантом и высшим фюрером СС и полиции обергруппенфюрером СС Вильгельмом Крюгером – был достигнут компромисс. Блокада моста через реку Сан, решили они, должна быть снята, а из списка депортируемых – исключены примерно четыре тысячи евреев, работающих на вермахт. При этом возраст остающихся устанавливается в 16–35 лет, но для бригадиров и особо ценных работников старше 35 лет может быть сделано исключение. Комендатуре также было обещано, что красные удостоверения личности вермахта для еврейских рабочих останутся действительными. Таким образом, план Баттеля сработал.

В час дня Баттель передал Бентину телефонограмму о том, что блокада моста снята. Полицейские силы беспрепятственно перешли мост и оцепили «еврейский квартал». И тут Баттелем овладело беспокойство. Как будто все договоренности с эсэсовцами были достигнуты, но, зная эту публику, он ни в чем не мог быть уверен. Поэтому Баттель решил отправиться в гетто и самолично вывести оттуда хотя бы часть подчиненных вермахту еврейских рабочих. Ему было прекрасно известно, что представителям вермахта вход в гетто был запрещен – рядом с воротами висела специальная табличка: «Внимание! Еврейский квартал – солдаты и арийцы не допускаются». И тем не менее он прибыл туда с небольшим отрядом солдат на двух закрытых армейских грузовиках. Лейтенант Кизель, командовавший полицейским подразделением, охранявшим гетто, попытался было воспрепятствовать Баттелю, но тот пригрозил вызвать взвод солдат и прорваться силой. Кизелю ничего не оставалось, как открыть ворота.

Александра Мандель видела, как в кузовы грузовиков садятся рабочие. «Вид этих людей, весело садящихся в машину с узелками и детьми, и мысль о том, что сейчас они выберутся из этого ада, приводила меня в отчаяние».

Баттель вывез из гетто столько еврейских рабочих, сколько поместилось в грузовики. Сколько именно – трудно сказать. Согласно отчету Бентина, около ста еврейских рабочих и их семьи. Самуэль Игиэль полагал, что спасено было около пятисот человек. «Потом он приезжал за людьми еще четыре раза, – сообщает он. – Когда один из этих грузовиков был остановлен полицией, Баттель лично вмешался и заставил отпустить машину. Чтобы освободить людей, он пригрозил взять город».

Людей привезли к городской комендатуре и разместили во дворе и в подвале здания. По приказу Баттеля им выдали мешки сухарей, накормили обедом из кухни ортскомендатуры, а для детей привезли молоко. Какому-то количеству из них удалось оттуда сбежать, чему способствовала всеобщая сумятица. И спасти свои жизни, найдя убежище в польских и украинских семьях.

Что двигало Баттелем? Допускаю, на первом месте стояли, так сказать, интересы дела. В хорошем смысле чиновник, он отвечал за свою работу и стремился выполнить ее как можно лучше. Воспитанный на старых ценностях, ставил службу выше идеологии, да и сама идеология вряд ли была ему особенно близка. Он сформировался как личность задолго до нацизма с его имманентным антисемитизмом – отнюдь не мальчик с прочищенными мозгами. Большую часть жизни трудился бок о бок с евреями – коллегами. Многие из них были христианами, не считали себя евреями и даже не подозревали о своих еврейских предках, пока Гитлер им об этом не напомнил. Вероятно, это обстоятельство имело значение для Баттеля.

И он, и Лидтке выросли в религиозных семьях и, возможно, были мотивированы христианскими ценностями. Врочем, не исключено, что были не чужды антиеврейских предубеждений (в частности, теологически мотивированных). Когда я писал эту книгу, мне пришлось перелистать много страниц, посвященных спасителям евреев. Кто-то из них с детства и юности дружил с евреями, кто-то, напротив, до того никогда с ними не соприкасался. Были и склонные к антисемитизму, считавшие оправданным ограничение евреев в правах, но не приемлющие их физического преследования. Все они были очень разными, имели неповторимые судьбы, и, хотя в аналогичных ситуациях вели себя, в общем-то, одинаково, свести их к «общему знаменателю» у меня не вышло.

Кто знает, возможно, Баттель лишь изображал из себя ретивого офицера, а внутри терзался тем, что мог помочь лишь малой