Набрал столько всего, что даже сам себе удивился. Какие-то новомодные машинки, пистолеты-арбалеты. Даже динозавра. Ну и конечно, игрушечного Олафа, имя которого вспоминал перед витриной битых десять минут.

Сграбастав все добро и пожелав Наде счастливого Нового года, я пошел к машине, чтобы ехать к Снежане и Мите. Что нас всех ожидало по окончании празднования – не знал. Но то, что испытывал в этом самый момент – преддверие семейного праздника, что ли? – мне нравилось.

Вьюгина встретила меня на пороге, и я охренел от того, какая она красивая. Мягкая и нежная, женственная и сводящая с ума. Даже во рту пересохло от одного ее вида.

– Это Мите, – без приветствия сказал я, вручая пакеты с покупками Снежане. – Тебе ничего не купил, прости. И наверно, нужно было заказать еды из ресторана?

Я принялся разуваться. В небольшой квартирке Вьюгиной царила самая настоящая предпраздничная атмосфера, в которую я и погрузился, как будто был пятилетним ребенком.

– О! Нет, что ты? Я приготовила салаты… ну и всякое, – сказала Снежана, пряча мои подарки в шкаф гардеробной. – Ты ведь… останешься и на встречу Нового года?

Я почувствовал, что Вьюгина скрывает от меня истинные эмоции. Вот только понять не мог, что кроется за этим ее вопросом. Желание, чтобы я остался на ночь?

Хм. Ну, в целом, между нами уже все было. Так что ни у кого из нас не имелось нужды разыгрывать из себя девицу на выданье. И все же…

– Останусь, – заверил я ее. – Ну, по крайней мере, речь нашего гаранта и бой курантов точно выслушаю, – отшутился в ответ.

Пройдя следом за Снежаной на кухню, я сложил руки на груди и поинтересовался:

– Ты еще не говорила Мите?

Вьюгина тут же стала на несколько градусов холоднее – я почувствовал это физически. Может, она сейчас и вовсе готовилась сказать мне, что все останется на своих местах. Кто знает этих женщин?

– Нет. Я посчитала, что нам нужно сказать правду вместе.

Снежана переместилась к холодильнику – вернее, попыталась это сделать – но на крохотных метрах ее кухни не наткнуться на меня было невозможно. А мне это даже на руку.

Я сделал шаг влево, Вьюгина, стоящая ко мне лицом к лицу, – вправо. Прекрасно.

– Хорошо, я скажу ему сам. В твоем присутствии, разумеется.

– Ну, конечно!

Снежана отодвинула меня в сторону и принялась доставать из холодильника всякую новогоднюю снедь. Я не был голодным до этого момента, во всех смыслах этого слова, но вид Вьюгиной и то, что она настряпала к столу, вызвали неконтролируемое слюноотделение.

– И все же, тебе что-то не нравится, – сказал я, принимая из рук Снежаны салатник с оливье и отправляя его на стол.

– Мне? – удивленно откликнулась Вьюгина, так и продолжая копошиться в холодильнике. При этом задница у нее была приподнята. И это вызывало у меня совсем уж варварские желания.

– Да. Тебе, – ответил я как нельзя более спокойно.

– А что мне может не нравиться? – Снежана вручила мне сельдь под шубой. Сдула прядку волос, упавшую на лоб. – Ты – отец моего ребенка, но уже завтра вернешься к этой своей… как ее?

Ах, вот она о чем! Вьюгина ревновала? Или нет? И что вообще происходило, черт бы все побрал?

– Если ты о моей невесте, то ее зовут Лайма, – мягко ответил я на выпад Снежаны.

Сам пока ничего не мог понять в том, что творилось, но появилось желание разобраться в вопросе «от и до». Особенно в части того, какие чувства вызывает у Вьюгиной наличие рядом со мной другой женщины.

– Лаймаааа, – чуть нараспев произнесла Снежана. – Отлично. Но я о другом.

Не успел я поставить селедку на стол, как мать моего ребенка сгрузила мне на руки еще и салатник с оливье.

– Идем ставить все на стол. Скоро речь и куранты. Митя их очень ждет.

Она попыталась двинуться к двери с бутербродами наперевес, но я преградил ей дорогу.

– О другом – это о чем? – потребовал ответа, давая понять своим тоном, что никуда она не пойдет, пока не ответит на вопрос.

– О том, что я не знаю, как все объяснить сыну, когда мы скажем ему, что ты его отец, и окажется, что у тебя будет другая жена!

О… понятно. Даже более чем. Но я пока если и задумывался об этом, то совсем в ином контексте.

– Мы… мы… – начал я, но Снежана, быстро взглянув на часы, буквально вскричала:

– Скорее! Вот-вот Новый год!

И мы помчались в комнату, в которой нас ждал Митя, едва не снося все на своем пути звоном салатников и тарелок.

Впереди у нас был один из самых важных разговоров моей жизни, когда нам предстояло сообщить моему сыну, кто же на самом деле его папа. Ну а дальше… а дальше проблемы я предпочитал решать по мере их поступления. Правда, не мог не признаться сам себе – поступлений случилось с избытком. Впрочем, сейчас стоило сосредоточиться на том, что нас ожидало с минуты на минуту.

На празднике.

Когда куранты отбили двенадцать раз и мы с Мельниковым под шампанское, а Митя – под лимонад, выслушали речь президента, я ощутила, что начинаю нервничать. Потому что настало время самого главного подарка для сына, но как он на него отреагирует – я не представляла.

Впрочем, неделю назад я вообще не могла вообразить, что когда-либо увижу вновь своего бывшего босса! И что он окажется отцом моего ребенка. И что на Новый год мы будем сидеть в моей квартире и чокаться бокалами, как какая-нибудь самая обычная семья. Вот только все это было иллюзией. Одна ночь, пусть и самая волшебная в году, не отменяет суровой реальности. Той, в которой у нас с Мельниковым по-прежнему ничего не могло быть. Да, наверно, и не нужно.

– Мамочка, мы можем открывать подарки? – с предвкушением в глазах поинтересовался Митя и я поняла – пора.

Сын ничего не спросил о том, почему Мельников в эту ночь был с нами. Наверно, решил для себя, что уже дал мне на это разрешение и теперь воспринимал присутствие этого мужчины в доме как нечто должное. И такая реакция Мити вызывала невольную улыбку.

Но теперь нужно было сказать ему правду. И хотелось верить, что это сделает его по-настоящему счастливым.

Сердце заколотилось как бешеное и, чтобы успокоиться, я сделала глубокий вдох и быстро, пока в голову не полезли лишние мысли, выпалила:

– Подожди, солнышко.

Митя нахмурился, непонимающе глядя на меня, и я решительно продолжила:

– Помнишь, о чем ты просил деда Мороза на утреннике?

Сын с обидой закусил губу – видимо, чтобы та не дрожала, выдавая его расстройство, и после паузы ответил:

– Не хочу о нем вспоминать! Он обманщик!

Краем глаза я заметила, как Мельников после этого заявления возмущенно взметнул вверх бровь. Ну а какой еще характеристики он, интересно, ожидал?