Хожу по квартире, заламываю руки.

— Ты мельтешишь, тем самым сбивая меня, — говорит недовольно Жанна, которая согласилась пожить у меня пару дней, пока я не приду в себя после угроз Влада.

— Ты лайкаешь фотки в инсте! Как можно при этом сбиться?

Жанна невозмутимо пожимает плечами:

— Думаешь, это такая легкая работа? Ты зациклена на себе, сестра.

— Точно не хочешь вина?

— Нет, спасибо. А тебе, может быть, уже хватит? — спрашивает она, наблюдая, как я откупориваю вторую бутылку. Раздается громкий хлопок, я подношу горлышко ко рту, бросаю последний взгляд на сестру, та отрицательно качает головой, и я отпиваю.

— Нет, это ни в какие ворота! Я с ним спала, это было превосходно! Мы никакие не враги! Люди, между которыми такая химия, не могут ненавидеть друг друга! Это совершенно несправедливо! — хожу туда-сюда и активно жестикулирую. Случайно разливаю вино, отмечаю, что хорошо бы вытереть, но через секунду забываю об этом.

— Я тебе говорила, что в этом чате торчат только шишки, — говорит Жанна. — Зачем ты с ним встретилась лично? Сама виновата! Чем плохо просто переписываться?

— Да знаю! Что теперь об этом… Он сам предложил. Ты ведь видела его, сестра, как можно было удержаться?! Да и просто переписываться… взрослым людям, знаешь ли, этого маловато! — я не замечаю, как на эмоциях повышаю голос, Жанна качает головой и сводит брови домиком, жалеет меня. — Мне надо поговорить с ним. Все объяснить. Пусть мы не будем вместе, но хотя бы сохраним человеческие отношения!

— Поговори, конечно.

— И все ему скажу, как есть!

— Давно пора.

— Прямо сейчас! — я хватаю сотовый и набираю сообщение Оксане с просьбой выслать домашний адрес Осадчего. Она, сто процентов, все о нем знает.

— Что?! — подрывается с дивана Жанна.

— Ты должна поехать со мной, чтобы я не наделала глупостей, — тыкаю в нее пальцем.

— Вот это, я понимаю, решение взрослой самодостаточной женщины, бизнесвумен. Ложись спать, Лидия. Утро вечера мудренее.

Если даже Жанна против поездки в час ночи в пьяном виде к адвокату бывшего мужа, то идея явно провальная.

И тем не менее утром в семь ноль-ноль я паркую свой Солярис у дома Осадчего. Заявиться к нему в офис может быть опасно, поэтому я приехала сразу домой. Осталось только решиться выйти из машины и позвонить в домофон.

Что я скажу ему? Попрошу не обирать меня до нитки? Смешно!

В семь десять он выходит из подъезда, направляется к своему черному Мерседесу и пропадает из поля зрения. Некоторое время я настраиваюсь выйти из машины и помахать ему. Просто предложу выпить кофе. Что такого?

Нет, не могу.

Я уверенный в себе человек, но именно перед ним робею. Никак не могу справиться с эмоциями. Все время вспоминаю его ласки и нежные слова. Ощущения, которые щедро дарил мне. Его засос только-только зажил на моей груди, как последнее напоминание о запретной страсти.

Раздается стук в стекло, и я вздрагиваю. Осадчий заглядывает в окно, которое я поспешно опускаю.

— А где Оксана? — он присвистывает. — Ты же теперь общаешься со мной только через юриста? Кстати, она так и не ответила на мои сообщения. Я не собираюсь раздавать бесплатные советы, но тебе следует дать ей пинка под зад для скорости.

— Доброе утро. Надо поговорить, Андрей. О том, что произошло. Кажется, мы друг друга неправильно поняли.

Он пожимает плечами, обходит машину и садится на пассажирское сиденье.

— Пятничный показ стоил дороже, чем этот хлам, — говорит он, кивая на приборную панель. — Почему?

Пожимаю плечами:

— Меня пока устраивает. Всю прибыль я вкладываю, плюс выплачиваю несколько кредитов… — осекаюсь, понимая, что, наверное, мне не следует с ним обсуждать текущее положение «Рувипшопа», — пока не заработала на что-то пошустрее.

Он кивает и молчит. Одет в темно-синий костюм, который сидит на нем идеально. Сколько раз я видела Осадчего, в том числе на фотографиях, он ни разу не повторился в выборе одежды. Интересно, сколько у него костюмов, рубашек, галстуков? Легкая улыбка касается губ.

— Ты хотела что-то сказать. Я слушаю, Лидия. И у меня встреча в девять, — он бросает взгляд на часы.

— Да, я просто хотела… Андрей, я не планировала манипулировать тобой. Все действительно произошло случайно.

— То есть ты не знала, что я работаю на Голубева, когда спала со мной? — он поворачивается и смотрит на меня. Либо у меня галлюцинации от недосыпа и стресса, либо его светлые глаза темнеют, столько негативного в этом прямом взгляде. Следом я понимаю, что его борода вновь аккуратно подстрижена. А в роковой день суда он был выбрит начисто. Для меня, наверное… потому что мне было больно. Он собирался ласкать меня там, больше не раня. Боже, насколько же было хорошо тогда, настолько ужасно сейчас! Горько от этого, на языке привкус абсолютной, леденящей душу безнадежности.

Пауза затягивается, мои глаза расширяются от прямого вопроса в лоб. Он ждет ответа.

— Знала, но…

— Потому и спала? Чтобы я кинул доверителя, так как мне понравилось трахать его жену? Часто ты решаешь вопросы таким образом?

— Бывшую жену. Нет, не для этого. И нет, не решаю.

— Чего же ты добилась тогда? Вы с Оксаной меня в какое положение ставите? Это проверка или что-то в этом роде? Ты какого поведения от меня ожидала, Яблочки? — больно режет прозвище. Словно две реальности пересекаются, ломая друг друга.

— Ты узнал меня и все равно указал на фальсификацию.

— А не должен был? — его интонации барабанят по нервам, он не нападает на меня, не повышает голоса. Не пугает физически, в отличие от Влада, но тем не менее разбивает отчаянно колотящееся сердце. Оно кровоточит прямо сейчас, отчаянно стучит в груди. Я мечтаю о том, чтобы он обнял и заверил, что все будет хорошо. Это единственное, о чем я могу думать. Ради чего я на все готова. Хочу быть с ним. Только с ним.

И он читает это в моих глазах, от которых не отрывается. Я открываюсь ему, давно сорвала маску безразличия. Но он отказывается видеть что-либо, кроме обмана. Достает сигарету и, не спрашивая разрешения, прикуривает. Опускает стекло, затягивается и выставляет руку на улицу. Несмотря на все усилия, дым заполняет машину и мне становится душно и холодно одновременно. Андрей произносит:

— Сообщения вы вместе придумывали? — и снова затягивается.

— Нет, конечно! — я даже вздрагиваю.

— Хотя бы когда мы разговаривали, была не громкая связь? — на его лице мелькает уязвимость, и меня осеняет, почему он так сильно злится. Считает, что мы с Оксаной смеялись над ним все это время.

— Нет, клянусь тебе. Мы всегда общались наедине, она ничего не знает. Практически ничего, — замечаю, что его глаза чуть расширяются.