– А ты любишь животных? – спросила я. – Или только убивать их нравится?

– И то и другое, – ответил он, и словно в подтверждение его слов грум подвел коня, хозяин погладил бархатную холку. Несмотря на мою похвальбу насчет знакомства с животными, я невольно отступила от этого великана. Псы заверещали, а Генри, словно один из крестоносцев, знаменитых своих предков, взлетел в седло и подобрал поводья. Впечатляющий прыжок, мне пришлось сурово взять себя в руки, чтобы вопреки всем талантам и очарованию Генри сохранить сухой и сардонический тон и прочие основания гордиться собой. Сверху, со спины коня Генри крикнул мне:

– Извини, я поеду вперед – я сегодня главный загонщик.

Действие того обжигающе крепкого напитка еще не закончилось: я отважно призналась:

– Понятия не имею, что это значит.

Великолепная улыбка сделалась еще шире. Генри наклонился, коснулся моего плеча теплой перчаткой, но объяснять ничего не стал.

– Увидимся в поле. Тебя подвезут вместе со всеми девочками. Надеюсь, ты хорошенько развлечешься.

Дернув уздечку, он заставил коня повернуть голову, стукнул каблуком его в бок – великолепное животное рвануло с места, Генри будто без малейшего усилия держался в седле. Они промчались по дорожке, и все псы понеслись следом.

Я смотрела ему вслед словно Гвиневра в «Первом рыцаре»[17] вслед уезжающему Ланселоту. Врать не стану: Генри, скачущий прочь от этого замка, поистине королевского, и за ним по пятам его охотничьи псы – это было одно из самых прекрасных и волнующих зрелищ, какие мне довелось видеть. В тот момент я решила: пусть Пирс и Куксон гады и дебилы, Генри – он-то хороший.

Чей-то голос сухо произнес у меня за спиной:

– Главный загонщик скачет на коне во главе всей охоты.

Я обернулась и увидела Шафина. Снова он выглядел образцово, приглушенные осенние тона шли ему так же, как накануне белый галстук и фрак. В то же время он чем-то неуловимо отличался от всех прочих – но не выглядел тут чужаком. Шляпу он, как и я, решил оставить дома, и правильно: темные волосы, которые на этот раз он не стал зачесывать назад, мягко обрамляли его лицо. Но само лицо было сурово, да и голос тоже.

– Его задача – отделить от стада того оленя, которого загонят в этот день.

– Ясно, – сказала я. Как с ним общаться – я понятия не имела. Вчера он спас Шанель и меня, выдумав эту историю про мать-тигрицу, а после этого заявил мне, что я ничуть не лучше Средневековцев. И на этот раз, дав мне краткие разъяснения, он вроде бы не собирался болтать со мной, так что я огляделась по сторонам, не найдется ли другого собеседника. По дорожке к нам шли девочки-Средневековки, и я глазам своим не поверила.

Их было четверо.

Когда они подошли ближе, я разглядела, что на самом деле это были все те же три сирены и Шанель. Все дружно болтали, смеялись, мотали светлыми локонами. Похожие, как в рекламе, даже двигались как модели, замедленным шагом. Небольшие вариации в их костюмах можно было различить вблизи – оттенки шляп, покрой вощеных курток, узел, каким повязан на горле шелковый шарф. Шарлотта завернулась в массивную клетчатую шаль, такую широкую, похожую на плед. Но издали они казались клонами.

Когда они подошли достаточно близко, я увидела разницу более явную: Шанель, несомненно, выделялась, и выделялась, как я быстро сообразила, тем, что с головы до пят оделась в собственные вещи, а не в то, что выложила ей на постель угрюмая горничная. Она купила все эти шмотки, новехонькие, все до последней нитки. Вблизи я разглядела, что и сапоги у нее только что из коробки, спереди имелась маленькая красно-белая надпись «Охотник». Джемпер был чуточку ярковат, брюки – самую малость слишком светлые и слишком облегающие, вощеная куртка не подвергалась воздействию дождя и непогоды, как моя. Наверное, кого-то из Средневековок посылали к Шанель помочь ей собрать вещи для поездки в Лонгкросс, но – сюрприз: у Шанель уже имелось все необходимое снаряжение, наверное, она сразу же заказала самое лучшее, как только получила Приглашение. А уж как она была возбуждена! Глаза сверкали, щеки разгорелись, как накануне за ужином, до инцидента, назовем это так.

Я поздоровалась с девочками, когда они подошли, и они достаточно приветливо улыбнулись в ответ, но оборвали тот разговор, что вели на ходу, и не возобновили его, словно при мне это обсуждать не хотели. Я встала рядом с Шанель, улыбнулась ей заговорщически. Хотела дать ей понять, как сочувствую вчерашним ее переживаниям, она может положиться на меня.

– Чуточку не по себе, а?

Она посмотрела на меня, высокомерно задрав брови.

– А по-моему, все просто божественно, – холодно отпарировала она и тем меня заткнула. Полностью переняла манеру Средневековок.

А потом она сделала совсем уж смутивший меня жест: приподняла рукой волосы и перебросила прядь через пробор, на другую сторону. Они идеально легли. Это было их движение, прямо тик такой у сирен: они целыми днями только и делали, что перебрасывали волосы туда-сюда, и вот теперь этим занялась Шанель. И жест вышел отточенный, словно она специально обучалась. Боже, подумала я, да она же готовая Средневековка. Прекрасно оправилась от насмешек, которым подверглась вчера за ужином, и уже чувствовала себя одной из сирен. Считала их своими подругами, а меня отвергала.

«Чудненько, – подумала я. – Четверо на одного».

– Пошли, девочки! – зазвенела Шарлотта, вновь взяв на себя роль хозяйки дома. – Садимся в ружейную тележку.

Это был длинный автомобиль, отделанный деревянными панелями, самый что ни на есть средневековский автомобиль. Мы вполне – пусть не с полным комфортом – вместились сзади. И поехали, затряслись вверх в гору, куда раньше ускакал Генри.

Охотъ началась.

Глава 11

Не стану лгать: первая часть дня показалась мне довольно скучной (разумеется, потом приключений с головой хватило, только не самых приятных).

После того как автомобили завезли нас на вершину той массивной горы, мы просто шли и шли пешком – впереди три (теперь уже четыре) Средневековки и я за ними.

Поймите меня правильно: места эти в самом деле красивы. В мягком осеннем свете горы как будто маслом были намазаны, обильно, как тост, который я съела на завтрак, а лиловые вересковые долины вдалеке расступались, открывая вид на прозрачное озеро. И Лонгкросс, оставшийся у нас за спиной, был красив, словно реклама Британской империи. Если бы это считалось обычной прогулкой, я бы вполне могла получить от нее удовольствие, но мы же отправились на охоту, а получалось как-то не очень-то азартно. Со мной никто не разговаривал толком, разве что спрашивали время от времени, «хорошо ли» мне (Средневековцы не говорят «о’кей»), на что я с преувеличенным энтузиазмом восклицала: «Все прекрасно, спасибо» – и мы двигались дальше. По правде говоря, я не хотела признаваться, что никакого удовольствия от происходящего не получаю. Это казалось слабостью. Выходным в Лонгкроссе придавалось столь великое значение – и вдруг сказать, что мне это вовсе не так уж нравится. Все равно что провалить экзамен. Да и на самом деле все было о’кей. Никто не задирал меня – просто меня словно бы там и не было. Средневековки болтали с Шанель как заведенные, честное слово, они к ней подлизывались. Как будто за ужином накануне происходила какая-то извращенная церемония посвящения и Шанель ее успешно прошла. Или же, думала я, девочкам стало стыдно за то, как парни себя вели, и они пытаются это компенсировать. Так или иначе, я была вполне убеждена, что Шанель примут в Средневековки, это уже решено, а я останусь за бортом. Лучше бы и не приезжала.