Когда начал разваливаться Советский Союз, я еще в академии учился, в Монино. Помню, обсуждали ситуацию яростно, причем не только на кухнях — даже какие-то конференции собирали, какие-то декларации сочиняли, взывали к разуму и совести руководства страны. Сейчас понимаю, какие мы были наивные, — ведь тогда все уже было решено за нас.

Не сомневаюсь, что Горбачев развалил нашу великую страну сознательно — не видеть и не понимать, что он делает, мог только полный идиот, а Горбачев таковым не являлся.

Жаль, что не было у нас тогда всей той информации, что мы имеем сейчас, жаль, что не знали мы, куда ведет нас этот мерзавец. Я бы просто казнил его тогда, если бы это могло помочь стране. И не сомневаюсь, что еще миллион человек рядом со мной встали бы — потому что столько горя и страданий, сколько принес этот негодяй, можно сравнить лишь с Великой Отечественной войной. Миллионы людей в ходе развала Союза погибли в региональных конфликтах, от болезней и недоедания, от уличной и организованной преступности, а этот типчик живой-здоровый, по заграницам летает, премии собирает, а его еще называют великим политиком и экономистом.

Как это можно было просрать такую страну, да еще случайно, как он теперь оправдывается, я не понимаю. Он ведь занял место генсека, подсидев сначала кучу людей, а сам вдруг оказался неспособным к ответственной работе.

Уверен, что Горбачев знал, что делает, его деятельность нужно расследовать и казнить потом этого негодяя за государственную измену. Сколько судеб искалечено, сколько детишек погибло или было искалечено, какой кошмар творился в национальных республиках, во что этот иуда превратил цветущую и счастливую страну?!

Как развал начался, в академии у всех летчиков неважно стало с деньгами. Вообще, в Советском Союзе летчики были материально хорошо обеспечены. Новенький лейтенант после училища получал 260 рублей. В 1989 году, когда я в академию поступал капитаном, у меня зарплата была 430 рублей. Это притом, что инженеры или врачи получали 140 рублей и не считали себя бедными.

При этом за вылеты летчикам в Союзе не платили. В Чечне платили командировочные, но я не застал этого периода. В Афганистане тоже не платили. Т. е. летных надбавок не было, всем платили одинаково — что пехотному лейтенанту, что летчику.

А вот если классность повысил, платили надбавку — оклад по должности. Лейтенант 120, старший лейтенант 130, за второй класс платили еще 10 % надбавки. За первый класс — 20 %. Плюс выслуга лет. В общем, неплохо мы получали, денег на все хватало, плюс социальное обеспечение было на хорошем уровне — медицина, квартира, разнообразные льготы. И вот, в одночасье, это все рухнуло, и государевы люди стали вдруг нищими. Цены выросли в несколько раз, а зарплаты остались прежними.

Впрочем, у меня особых запросов не было, а график был простой — с утра отучился в академии, потом обед, потом самоподготовка. А потом я шел вагоны разгружать — рядом овощная база была, платили там нормально. Жене и ребенку деньги отсылал, еще родители им помогали, а главное, все же мы думали, что это временные трудности, что жизнь наладится, что государство в стране есть, и оно помнит о своих военных.

Но временные трудности становились постоянными, материальные проблемы стали выходить на первый план. Помню, на третьем курсе вся академия влезла в пирамиду «МММ», и я не стал исключением. Вложил 900 рублей, все, что смог за год накопить, и стал, наивный, ждать прибыли.

Интересно, что один человек из нашей академии все-таки смог разбогатеть на этой пирамиде, но счастья ему это не принесло. Парнишка этот учился на истребительном отделении, а фамилия у него была Бофт. Как он смог разбогатеть, я толком не понял, но было известно, что пирамида приносит ему огромные деньги. Он перестал ходить на занятия, купил себе иномарку и стал таким важным господином, что мы только руками разводили. Разумеется, на Бофта стали заглядываться девушки, и он выбрал себе в любовницы дочку начальника академии, генерал-полковника Королькова. Увы, счастье молодых длилось недолго — однажды пришли мы на лекцию и узнали о грандиозном ЧП. Бофта и дочку генерала нашли задохнувшимися в гараже, причем в той самой крутой иномарке. За полгода до выпуска такая грустная история потрясла академию, но больше всего эта история потрясла жену Бофта — она ведь не знала ничего ни про финансовые успехи мужа, ни, тем более, про любовницу.

Впрочем, важнее всех этих нелепых историй для нас были итоги распределения академии — в армии начались чудовищные по масштабам чистки, и было совершенно неясно, где будут служить все эти вертолетчики, штурмовики, истребители с десяти отделений нашего курса. Причем все это были люди с боевым опытом, получившие теперь, за годы учебы, и отличную теоретическую подготовку. С точки зрения любой армии мира, это был самый ценный человеческий капитал.

И вдруг выясняется, что этот капитал государству не нужен. То есть распределить могли в любую из бывших советских республик, уже отделившихся от нашей страны, но еще сохранивших на своей территории наши боевые части. И это было очень тревожное ожидание — какой смысл распределяться в такую часть, перевозить туда семью, если через несколько месяцев придется бежать оттуда сломя голову, как убегали из Германии?

Хотя, кстати, в Германию тоже одно место на весь выпуск было, и я знал, что на него претендует отличник боевой подготовки и летчик с большим боевым опытом, Игорь Смирнов. Я, конечно, не хотел занимать его место, хотя у меня как у участника боевых действий тоже была возможность выбора. Но боевым товарищам перебегать дорогу я не собирался.

И вдруг в марте, перед самым выпуском, мне по секрету в академии говорят, что 26-я армия остается в Минске навсегда. Дескать, на самом верху об этом договорились, так что все «железно», будешь служить, как в России, только под Минском, в Кобрино. Вообще, весь мой выбор вариантов руководство академии мне сразу продемонстрировало: Германия, Дальний Восток или Кобрино. В Германию мне было нельзя, чтобы не ломать судьбу Свиридову, на Дальний Восток я перебираться не хотел, потому что за 10 лет службы уже с семьей наездился по времянкам и хотел осесть на постоянном месте. А в России мест не было вообще, всюду шли жесточайшие сокращения. Что касается полка в Арцизе, откуда я ушел в академию, то он был расформирован, пока я учился.