– Вы правы, – пристально глядя на неё, усмехнулся султан её уверенности, – невиновные будут отпущены… Но ведь есть и другой – тот, кто напал на меня. Кстати, он ранен и скоро сгниёт в темнице от своих ран; а, может, я всё-таки отправлю к нему лекаря – но лишь, чтобы он в сознании видел тот час, когда его поведут на плаху! – жёстко сказал он и, заметив, что Доминик побледнела, чуть мягче добавил. – Всё же я смогу забыть о его проступке и прислать ему лекаря, и даже отпустить на свободу, когда раны затянутся, – но только если вы этого захотите. Взамен же я прошу лишь одного: немного поживите в этом дворце, радуя нас своим присутствием. Мне кажется, это не такая дорогая цена за жизнь, чтобы от неё отказываться?

Она помолчала, обдумывая.

– Не смей! – услышала она на ухо шёпот Пьера. – Ты не должна

«Не должна… Не должна… – как в тумане, понеслись в её голове мысли. – Я никому ничего не должна… Я уже говорила так, очень давно, в прошлом, говорила!.. У меня был выбор, и я его сделала, и где я сейчас?.. Могла ли я поступить иначе тогда? И могу ли поступить иначе теперь…».

– Сколько времени мне нужно пробыть здесь, чтобы оплатить вашу щедрость? – хмуро спросила она.

– Сколько сами решите, но, конечно, не меньше, чем потребуется для выздоровления вашего спутника.

– И я могу жить тут так, как привыкла сама? – недоверчиво уточнила она, но он не ответил, сдержанно глядя на неё, не споря и не выдавая истинных чувств.

Он был уверен: главное – это убедить её остаться. «Когда она поживёт здесь, в уюте и спокойствии, она расслабится», – подумал он. «Это ведь странствия и близость к опасностям сделали её сильной и осторожной. Она отдохнёт и снова вспомнит свою женскую сущность, и сама захочет остаться тут, в роскоши и комфорте. Нужно лишь время… А если позже она и решит всерьёз покинуть дворец, то тогда и узнает, что это невозможно. Ей останется только смириться, но это будет легко – она ведь уже привыкнет жить здесь», – мысленно отметил он, бесстрастно глядя на неё.

Доминик оглянулась, будто в поисках помощи или знака, указавшего бы, как поступить. Но во взгляде Пьера она прочла категоричный отказ, а в глазах Заира прочесть совет или подсказку было невозможно…

Ещё раз она подумала о том, как хорошо было бы прямо сейчас же отправиться в путь и, проехав крепостные ворота, навсегда забыть об этих тяжёлых днях!.. Но тут же ощутила, что на душе её вечно висела бы тень казнённого Гильберта. Да, она не знала его, как человека, никогда не беседовала с ним по душам, не считала другом… Но он был человеком – живым. И, если бы она отказалась, он навсегда исчез бы из этого мира. «Могу ли я это позволить? Могу ли я позволить это самой себе?», – снова подумала она и, наконец, решилась.

– У меня нет другого выхода, – тихо произнесла она, и Пьер мысленно выругался. – Я останусь здесь… ненадолго – пока Гильберт не поправится… Вы ведь направите к нему лекаря?

Она вопрошающе взглянула на Юсуфа, и тот довольно про себя отметил, что в её глазах не было неприязни к нему. Тонко улыбнувшись, он кивнул в ответ и направился к выходу, по пути махнув рукой Заиру. Тот пошёл следом, сам не понимая, рад ли тому, что всё так произошло… – он был верным слугой и другом султана, но он был другом и для Доминик… Он бы желал, чтобы они оба были счастливы! А было ли это возможно, он не знал.

Когда в комнаты Заира аль-Хикмета пришли слуги, чтобы отвести Доминик в её покои, она всё ещё нервничала, беспокоясь, что за словами султана скрывалось нечто иное, не то, что она на самом деле слышала. И всё же, как оказалось, опасаться было нечего: ей выделили с десяток комнат, обставленных так изысканно, что она ощутила себя в райском месте, и на гарем это похоже не было, как не было тут и никаких наложниц. Впрочем, шуму было достаточно и без них – как только она вошла, её сразу обступили служанки. Их было много, они без умолку щебетали и, казалось, только и мечтали ей угодить. Причём, говорили они лишь на арабском, и Доминик, до сих пор скрывающая, что знает язык, не могла объяснить им, что они уже слишком навязчивы…

Жестом указав, чтобы они не мешались под ногами, она прошлась, внимательно осматривая каждый угол, по всем комнатам вместе с Пьером. Сколько времени она собиралась здесь пробыть, она и сама не знала, и надеялась лишь, что вскоре Гильберт, набравшись сил, сумеет сесть на коня, и они снова отправятся в дорогу. Теперь, когда остальных их спутников выпустили из темницы и, вернув пожитки и коней, слишком спешно, несмотря на уходящий дневной свет, проводили из дворца до самых ворот Уршалим ал-Кудс, им троим нужно было держаться вместе. Потому, когда слуги явились за ней в комнаты Заира, она захватила с собой и Пьера, и они неторопливо прошли по дворцовым коридорам, стремясь запомнить путь к её покоям, а после тщательно изучили и их. Осмотрев всё, Доминик проводила Пьера и осталась в обществе служанок.

Вернувшись в одну из комнат, она замерла у резного окна – внизу посреди зелёных аллей раскинулся цветущий сад, и на миг она им залюбовалась.

«Святой Мир давно занял место в моём сердце, хоть и не ждала, что когда-нибудь ещё сюда вернусь… – задумалась она. – И эта красота мне снилась, и этот воздух песчаный – тоже…». Она глубоко вздохнула, ощутив грусть: перед глазами её в прозрачном пространстве чистого неба медленно проявлялись воспоминания – из далёкого прошлого, того самого, страшного… Когда она стала одинока и так бессмысленно печальна в этом мире.

Это случилось недалеко от этих мест: она оказалась в пустыне – там, где нет людей, где никто не может помочь, если окажешься один… И это так сложно – оказаться в беде одному, без надежды спастись самому, но с отчаянным знанием – что где-то недалеко есть так много людей и каждый из них мог бы чем-то помочь!..

Тогда она открыла глаза – и увидела песок: жёлтый, рассыпающийся в ладонях, движущийся под ногами; норовящий утопить в себе. Горячий, как бред воспалённого сознания, которое не хотело верить, что то, что оно сейчас видит, – это реальность! Новая реальность её бытия.

Когда порывы ветра, кружащие вокруг неё миллионы песчинок в бесконечном танце, резко стихли, она увидела невдалеке человека – он смотрел на неё, не двигаясь с места, и поначалу она решила, что это мираж. Но он подошёл ближе и спросил, откуда она. И, узнав, не назвал безумной, потому что сам видел, как внезапно она появилась в пустом пространстве. Это он поддержал её, помог обрести себя в этом мире и дал всё, чтобы она смогла жить и искать свой путь. «Искать и жить, даже в этом, чужом для меня мире… – подумала она с тоской. – Он подарил мне смелость и надежду и помог понять, что только вера никогда не предаёт нас. Если только мы сами не предаём её…».

Теперь же Онфруа – единственного друга, знавшего о ней всю правду на этой земле, – больше не было. А то время, которое она провела здесь, рядом с ним, с его мудростью, осталось для неё самым счастливым и светлым в этом мире, и нигде не было ничего, способного так же ярко напомнить о нём, как её собственные воспоминания…

Рядом раздался шум, и мысли её, словно испугавшись быть замеченными со стороны, резко метнулись в настоящее. Доминик обернулась: за спиной её опять стояли служанки. В руках у одних были подносы с угощениями, у других – драгоценности. Сдержав разочарованный вздох, – девушки подходили уже не в первый раз, будто специально пытаясь отвлечь её от раздумий, – она отмахнулась от них и отправилась в спальню.