— Значить, делай усё так, шоб тебя боялись. Пугай тюрмой, сключением.

— Ну, ты даёшь!

— Главное — не допускай, щоб сами думали. И, той, обсуждали твои действия. Усе владыки мира так делали: Пётр, Наполеон, Сталин. А ты: хо-зяй-ство, лю-ди!.. На нас с тобой — фатит!

— А ты скажи это всем! — подначивал гость. — С трибуны.

Не завёлся, дудки! Ответил, как ученику:

— Не, народу это говорить не надо. Зачем людей, той, обижать. Говорить надо хорошие слова. Тогда он, той, спокойный. Ну, пойнял ты мою хвилософию? — Хозяину опять стало смешно, и он выпил. А гость вдруг обнаглел:

— Помещик ты, вот кто! Тебя судить надо. Немедленно!

— А ты спробуй. От нажму щас кнопочку… й посмотрим, где ты ночью срать будешь. — Почему-то всё ещё было смешно, и разговор только забавлял Хозяина. — Усе ж покорные давно, — объяснял он. — Будут говорить только то, шо я им сверху буду. Спускать. Усе, как говорится, расценки жизни.

— И что же? Думаешь, так будет вечно?

— А ты шо, на новую революцию надеисси? — Хозяин рассмеялся откровенно, заразительно, как человек, получающий от разговора громадное удовольствие. — Не, — отсмеялся он, — новой революции не будет. Рази шо Ильич напьётся так, шо повернёт до коммунизма. Хоча, зачем он ему? Лёня уже при коммунизме. — Смех просто душил Хозяина, даже слёзы выступили. — У нас возможен — тольки один путь. Э-во-лю-ционный. Усё зависит от того, какая тыква растёт на шее у очередного хозяина. А коммунизм — то игра с огнём. Во-первых, большую силу надо иметь. Раз. И надо, той, привлечь на свою сторону усех писателей и журналистов. Это ж скольки денег надо! Два. Но й после этого, думаю, шо дело с коммунизмом не получится.

— Это интересно! Почему же?

— А нету ещё силы, шоб была сильнее за мещанскую. А каждый человек — это ж, в первую очередь, мещанин. Это ещё Алексей Толстой пойнял. Шо мещанство, той, непобедимо. Я сам это читал. Забыл тольки, как книжка называлася. Башковитый был мужик! У нас, вообще, башковитых много. В истории.

— Интересная нация, так, что ли?

— Шо интересная — не ручаюся. Но, шо с розмахом — точно. От я, например. По жратве и выпивке, как думаешь, хто я?

— Наедаться, так уж за всю Власть?

— По жратве я — как Ломоносов в науке. А от, если облапошить кого, тут я тебе Менделеев, не меньш. Уся таблица у голове! Тольки другая.

— Ну, а ещё, чем можешь похвастать? — опять с насмешкой подначивал гость.

— А от по бабских задницах — я Карл Маркс! В миня — даже собака пойнимает: шо она — выше за других. Морду, стерва, усегда держит высоко уверх. Пойнял? А ты мине: чу-жое, не моё! Рассуждаешь с позиции козявки. А от, если тибя поставить на моё место, и ты тогда Марксом захочешь быть. И от жратвы, той, не отодвинисся далеко. Будешь морду макать у сметану, а не у керосин. Так шо, ни нада миня докорять. Запомни: усе люди — гамно. И ты тоже.

— А ты?..

— И я. Только я — большое, высокое гамно. И падаю другим на головы. Об миня как измажисся, вже до самой смерти не отмоисся. Подохнешь, той, вонючим.

— Ты — не ответил на мои вопросы!

— И не собираюся. Й никому ни советую дэмократию разводить. Кажному отвичать… вы одразу на шею сядете! А тогда с вами, шо — пропадать? Та й вопросы есть такие, шо на их й сам Ленин не ответит. Надо будет вже не на вопросы атвичать, а той, отчитуватыся пэрэд вамы. Оправдуватыся. Зачем мине это, если я и так власть?

— Власть-то у нас — советская!

— Дурак ты. Власть — это просто власть. А савецкая — это вже потом.

Забродин ничего не сказал. И не хотелось ему уже ни продолжать пить коньяк, ни есть барские закуски, ни вообще находиться возле этого борова. Помещик, феодал! Всё тут Забродину опротивело. Да и страшновато стало. Ну, как возьмёт и, действительно, нажмёт на свою кнопочку! И впрямь засадят куда-нибудь. Вон чего наговорили тут под рюмку! Лучше уж подобру унести ноги, пока не поздно. Чёрт знает, как доверяют та-кие посты хамам!

Однако подняться и уйти, ничего не сказав, было неудобно, и Забродин продолжал сидеть. Разговор плёлся уже пустой, утомительный. Что-то ели, время тянулось…

Наконец, утомившись от всего, Хозяин предложил:

— Ну, шо, соснём после обеда часок? Шо-то устал я. Замотался совсем.

Забродин не возражал, и жена Хозяина отвела его в одну из дальних комнат. Везде были кондиционеры, прохлада.

— Ложитесь тут… отдыхайте. — Она кивнула на тахту. — Бельё — в ящике у изголовья. — И вышла.

Забродин подумал-подумал и стелить не стал. Дождался тишины в доме, прихватил свой маленький дорожный чемодан и, осторожно ступая, направился к выходу. Замок на входной двери был английский, Забродин повернул защёлку и тихо вышел. Так же тихо, с лёгким щелчком, притворил за собой дверь, послушал и начал спускаться вниз.

Возле крыльца дежурный милиционер подозрительно оглядел его, но пропустил, вспомнив, как жена Хозяина велела не задерживать этого гражданина.

Дальше — просто. Он сел в проходивший троллейбус и поехал на вокзал. Делать ему в этом городе стало нечего. Только на душе было нехорошо, словно пошлость на людях сказал, и все замолчали.

Проснулся Хозяин перед вечером: заговорило местное радио. Приятным мелодичным голосом дикторша объявила:

— Товарищи радиослушатели, в минувшее воскресенье наша орденоносная область вместе со всей необъятной Родиной голосовала за блок коммунистов и беспартийных. Предлагаем вашему вниманию выступление первого секретаря областного комитета партии товарища…

Хозяин насторожился, лёг поудобнее.

Дикторшу сменил густой баритон и начал читать речь, которую написал для секретаря референт Епифанов:

— Дорогие земляки! День выборов в Верховный Совет СССР стал для нас, советских людей, праздником торжества подлинного народовластия, праздником социалистической демократии, яркой демонстрацией политической, трудовой и общественной активности трудящихся.

Радость и гордость за нашу Родину, за наш народ, за великую ленинскую партию, превратившую нашу страну в могучую и передовую державу — эти чувства наполняли меня, когда я слушал проникновенную, пламенную речь Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Леонида Ильича Брежнева на встрече с избирателями Бауманского округа Москвы. Содержательная, глубоко аргументированная, она станет ещё одним программным документом для всех советских людей.

"А я ж её не слухал и не читал", — подумал Хозяин, ухмыляясь. Диктор продолжал:

— …она вызвала новую волну политической активности у тружеников нашей области.

Огромное счастье быть гражданином нашей великой страны, достигшей небывалого расцвета и