— Нефертити…

Я покачала головой. Сестра слишком высоко метила.

— Что? — Она отшвырнула расческу, зная, что потом Мерит ее подберет. — Хатшепсут была царем. Она короновала себя.

— Тебе следовало отговаривать его, — указала я. — А вы говорили на барже об Атоне!

— Отец сказал, чтобы я прибрала его к рукам. — Нефертити самодовольно улыбнулась. — Он не сказал — как именно. Идем!

— Куда?

— В покои царя.

Нефертити стремительно вышла в коридор, я — за ней по пятам. Стражники у входа в покои фараона посторонились. Мы влетели в прихожую и остановились у входа в две раздельные комнаты. Одна из них явно служила Аменхотепу спальней. Нефертити взглянула на вторую комнату и кивнула.

— После праздников она достанется тебе.

Я уставилась на нее:

— А ты где будешь?

— В этой.

Нефертити резко распахнула дверь в личную комнату царя, и я услышала изумленный возглас Аменхотепа. Я заметила мельком мозаичные стены и алебастровые светильники, а потом дверь захлопнулась, и я осталась одна в прихожей. Несколько мгновений было тихо, а потом из-за закрытой двери послышался смех. Я ждала в прихожей, пока Нефертити выйдет, думая, что смех вскорости прекратится, но солнце опускалось все ниже и ниже, а молодая чета, похоже, и не собиралась выходить.

Я уселась и огляделась по сторонам. На низеньком столике лежали листы папируса с поспешно набросанными стихами, восхваляющими Атона. Я взглянула на дверь царской комнаты — та была плотно затворена — и принялась читать. Это были гимны солнцу. «Податель дыхания животным… Твои лучи среди великого зеленого моря». Там было множество листов, исписанных стихотворениями, все они были разными, и все были посвящены Атону. Я читала несколько часов, пока Нефертити не заговорила там, в комнате. Голос Аменхотепа проник через стены, но я не смела представлять себе, о чем они говорят с таким пылом. Вечерело, и я постепенно стала задаваться вопросом, а пойдем ли мы вообще на празднество. Когда в дверь кто-то постучал, я заколебалась, но услышала отчетливо прозвеневший голос Нефертити:

— Мутни может ответить там.

Она знала, что я так и сижу здесь, жду ее.

За дверью обнаружился военачальник Нахтмин.

Он отступил на шаг, явно не ожидая увидеть меня в прихожей царя, и, судя по тому, какой взгляд он бросил на дверь царской спальни, мне стало ясно, что Нахтмин задумался, уж не взял ли Аменхотеп обеих сестер в любовницы.

— Госпожа… — Его взгляд прикипел к запертой двери внутренних покоев. — Я вижу, фараон… занят.

Я густо покраснела.

— Да, он сейчас занят.

— Тогда, возможно, ты сможешь ему передать, что его отец и мать ждут его в Большом зале. Празднество в его честь идет уже несколько часов.

— А может, ты бы сам передал эту весть? — спросила я. — Мне ужасно не хочется… беспокоить их.

Нахтмин приподнял бровь.

— Что ж, хорошо.

Он постучал в дверь спальни, и из-за двери донесся мелодичный голос моей сестры:

— Входите!

Нахтмин исчез за дверью и несколько мгновений спустя появился снова.

— Они говорят, что придут, когда будут готовы.

Мне стоило большого труда скрыть разочарование. Нахтмин протянул мне руку:

— Это не значит, что ты должна пропустить празднество.

Я посмотрела на закрытую дверь и заколебалась. Если я уйду, Нефертити рассердится. Она заявит, что я ее бросила. Но я уже несколько часов сижу и разглядываю мозаики в прихожей, а солнце уже село…

Я поспешно протянула руку, и Нахтмин улыбнулся.

На помосте в Большом зале теперь стояло четыре золотых трона. Под ним поставили длинный стол, за которым сидели мои мать с отцом. Я видела, как они едят и беседуют с придворными визирями Старшего. Нахтмин провел меня к ним, и по пути я чувствовала на себе взгляд тети.

— Визирь Эйе… — Военачальник вежливо поклонился. — Госпожа Мутноджмет прибыла.

От того, что он, оказывается, знает мое имя, меня охватил трепет. Отец встал, нахмурившись, и резким тоном поинтересовался:

— Это прекрасно, но где еще одна моя дочь?.

Мы с Нахтмином переглянулись.

— Они сказали, что придут, когда будут готовы, — ответила я и почувствовала, как краска заливает мое лицо.

За столом кто-то ахнул. Это была Кийя.

— Благодарю, — сказал отец, и Нахтмин удалился.

Я уселась, и передо мной тут же появились чаши с едой: жареный гусь с чесноком, ячменное пиво и ягненок в меду. Играла музыка, и за стуком чаш трудно было расслышать, о чем говорят мои родители. Но Кийя перегнулась через стол, и голос ее прозвучал очень отчетливо.

— Она просто дура, если думает, что он меня позабудет. Аменхотеп обожает меня. Он посвящает мне стихи.

Я вспомнила о папирусах с гимнами в покоях Аменхотепа, и мне стало любопытно: уж не он ли их написал?

— Я забеременела в первый же год брака, и я уже знаю, что это будет сын, — со злорадным торжеством заявила Кийя. — Аменхотеп даже выбрал ему имя.

Я чуть было не спросила какое, но прикусила язык. Впрочем, моего вопроса и не потребовалось.

— Тутанхамон, — сказала Кийя. — Или, может, Небнефер. Небнефер, царевич Египта, — мечтательно произнесла она.

— А если родится девочка?

Черные глаза Кийи расширились. Подведенные сурьмой, они выглядели необыкновенно огромными.

— Девочка? С чего бы это вдруг…

Но она не договорила — ее прервало пение труб, возвестивших о появлении моей сестры. Все повернулись и увидели Нефертити, вошедшую в зал руку об руку с Аменхотепом. Придворные дамы Кийи тут же принялись перешептываться, поглядывая то на меня, то на мою сестру.

Царица Тийя резким тоном поинтересовалась у сына:

— Может, мы потанцуем, пока ночь еще не закончилась?

Аменхотеп взглянул на Нефертити.

— Да, можно и потанцевать, — сказала моя сестра, и тетя не оставила незамеченной такую почтительность со стороны своего сына.

Многие гости напились в эту ночь допьяна — с рассветом их должны были отнести в их носилки. Я остановилась вместе с родителями в мозаичном коридоре, ведущем к царским покоям; от холода меня била дрожь.

Мать нахмурилась:

— Ты дрожишь.

— Я просто устала. В Ахмиме мы никогда не засиживались настолько допоздна.

Мать задумчиво улыбнулась:

— Да, теперь многое будет иначе.

Она внимательно взглянула мне в лицо.

— Что там произошло?