замке, только оно было скрыто неким флёром. Ты отгородилась даже от брата и матери — единственных людей, искренне любящих тебя. Всё же ты полна противоречий, ведь при этом ты как собака, так цепляешься за любого, кто проявил к тебе милость только потому, что семья эту милость не проявляла. Но и свою привязанность опять отрицаешь — вновь возвращаясь к тому, что не желаешь быть преданной. Это порочный круг. Тем не менее, восполнять свой недостаток внимания и любви тебе чем-то надо, поэтому ты ударилась в балы и пиршества, на которых аристократы притворно беседуют с тобой, лестничают и сплетничают. Даже таким вниманием ты упиваешься. Ты ведёшь себя в кругу семьи откровенно и эпатажно, всегда перетягивая одеяло на себя, и все обращают на тебя свои взоры! Неважно, что они недобрые, главное, что они смотрят на тебя. Не так ли?

— Это неправда! — яростно отрицала Саманта. Она перевернулась набок, и мокрые капли скатились по носу, моча подушку. Она говорила так, но уже признала, что это всё горестная правда.

Как она в итоге уснула, Саманта не поняла сама. Тем не менее, следующий день наступил, но жить его не хотелось. Точнее, она не знала, как ей жить дальше, ведь кажется, будто небо рухнуло, настолько вся её система, все её ценности, в целом — жизнь, посыпалась. Когда она вышла в коридор, все оглядывались на неё, но девушка не обращала внимания, лишь делая нужное.

На завтраке Долорес не было. Позже время подошло к выходу на улицу. Когда девушка вышла на свежий воздух, спустя время она набралась смелости спросить.

— Как там Долорес? — немного виновато спросила девушка. Медсестра со злостью покосилась на девушку.

— Как-как. Лежит в отдельной палате, отдыхает. Она сильно испугалась и слегла, Лола ведь хрупкая девочка — расстроенно ответила медсестра, — А всё из-за тебя! — и Саманта лишь опустила глаза. Бремя вины ещё больше возлегло на её душу. Вскоре они дошли до церкви, уже заходя внутрь. Дунстан был неподалёку и медсестра захлопотала.

— Батюшка, батюшка! — подзывала она. Когда тот обернулся и ступил к паре, она побежала ему навстречу, — Вы не можете отказать сейчас! Она такое натворила в больнице, это просто ужас! Когда волосы обрезали, вела себя как одержимая, истерила, когда ванные процедуры делали, ревела, вот вчера ударила бедную Лолу и опять будто одержимая бесами была! Пожалуйста, помогите, — судорожно просила медсестра. Саманта отвела взгляд и поджала губы. Батюшка лишь внимательно слушал.

— Я вас понял. Не беспокойтесь. Саманта, пойдём со мной, — подозвал её он. Медсестра положила руку на сердце, глядя, как они удаляются. «Неужели он обозлён на меня? Будет какие-то странные обряды делать?», — переживала она. Они поднялись вверх по лестнице и зашли в какую-то комнату. Это оказалась маленькая библиотека. Совсем маленькая. В ней компактно по всей комнате располагались полки с книгами, а поодаль от двери стол и стул.

— Я не буду делать никаких обрядов, — Саманта обернулась на его голос.

— Зачем тогда мы здесь?

— Чтобы медсестра не переживала, — ответил он, проходя к столу, — На самом деле, ты можешь почитать или выговориться.

— Вы не осуждаете того, что я сделала?

— Я не умею осуждать, — девушка неуверенно замялась на его ответ.

— Я просто толкнула её из-за зеркала, мне жаль! — выпалила она, затем сама схватилась за свой рот, — То есть не жаль, просто…

— Сожалеть — это нормально. Это одно из составляющих раскаяния и просто хорошее человеческое качество. Почему же ты этого боишься?

— Я ничего не боюсь. Лишь не хочу этого всего и ничего не понимаю. Жизнь весела и легка, но я уже не уверена в этом. По тому, что происходит. Родители Лолы тоже бросили её. Как меня. Ваша жена умерла, Гроувер медленно и мучительно умирает. Здесь несправедливо осужденные пациентки, меня и их пытают. Но я больше не уверена в своей невиновности. Я поняла, что всегда врала самой себе. Но не была готова признать. Когда я толкнула Лолу, кажется, ощутила, что монстры не все вокруг, а я, — выговорила она. Её голос дрогнул, и Саманта опустила голову вниз, утыкаясь лицом в руки, — Я не хочу верить, что это всё правда! Я не знаю, как жить дальше, моя жизнь разрушена. Я поняла, что всё было неправильно.

— Чтобы построить новый дом на месте старого, второй нужно разрушить. Переосмыслив всю твою жизнь и саму себя, теперь ты можешь жить по-другому? Лишь осознав, что ты врала себе, ты можешь перестать. Лишь осознав свою виновность, ты можешь искупить её.

— Я знаю, вы правы, — её плечи задрожали, — Но я не смогу. Я потеряна навсегда.

— Что заставляет тебя так думать?

— Прошу, только не ненавидьте меня. Но я убила человека, своего брата. И хотела убить Лолу. Какая-то сущность постоянно говорит мне идти убивать и мне с каждым разом всё сложнее с ней совладать! Я боюсь, боюсь, что от моих рук погибнет кто-то ещё. Я просто монстр. Я обречена и не могу приближаться к людям, — плача, рассказывала Саманта. Священник обомлел.

— Я честно скажу, я не знаю, что это такое. И ни разу такого не видел, — в смятении проговорил священник, — Мы можем попробовать начать искать об этом в книгах. Я уверен, что есть способ помочь тебе, — и его предложение о помощи пустило луч солнца в её заледеневшую от ужаса душу.

Тёплое освещение исходило от расставленных в различных местах свеч. Девушка сползла на пол, облокотившись на книжный стеллаж маленькой библиотеки, и уткнулась в книгу. Кажется, она немного успокоилась. Дунстан сидел неподалёку на стуле, перебирая какие-то рукописи.

— Лишь в детстве я много читала. Но в один момент я перестала, — сказала Саманта, мимолётно переводя взгляд с книги на Дунстана. Затем снова вернулась к тексту, переворачивая страницу.

— От чего же так? — спросил её Дунстан. Саманта немного нахмурилась, будто жалея, что начала эту тему.

— Мы с братом в детстве любили читать вместе. Потом после одной ситуации у меня появилась неприязнь к книгам, — размыто объяснила она. Произносить это было неприятно, — Я очень обиделась на него, а чтение книг у меня всегда ассоциировалось с ним, — вспоминала она. Перед глазами невольно пронеслись картинки одного из детских дней их совместного чтения: