— А сверху ты мне повыше казался, — наконец промолвил снайпер, вдоволь рассмотрев с ног до головы, — ну да ладно. Прошу, как говорится, к столу.

— Да и тебя я себе несколько иначе представлял, — ответил я, усмехнувшись.

Тот промолчал. Проследовал за ним.

Через короткое мгновение оказался в просторной игральной комнате, где еще сохранились красочные рисунки на облупленных стенах и кое-какая мебель. Посередине, чуть в стороне от окна и дверного прохода, трещал буйный огонь, жадно облизывал ножки от маленьких кроваток, столов, стульчиков. Из него время от времени выскакивали курящиеся щепы и головешки, а искры, точно золотая пыльца, не успевали даже коснуться пола, как уже остывали, таяли, меркли. На двух больших рогатинах, умело срубленных из толстых ветвей, шипя и пенясь, жарилась на толстом строительном штыре освежеванная собака, бесперебойно проливала мутный жир на раскаленные докрасна угли. Дым от нее расползался по прокопченному потолку, закрадывался в самые темные углы, выползал в коридор. В самом же помещении было уютно, спокойно и безопасно.

— Ну, прямо как великаны в гостях у лилипутов, — пошутил я, проходя к костру, а потом обратился к хозяину: — Неплохо устроился, как погляжу. Странно только, что не видел тебя тут раньше никогда.

Снайпер на такое заявление только загадочно улыбнулся, не проронив ни слова, выдернул из пола ржавую железку, закинул с ее помощью обратно в пламя выскочившие угольки, повернул собаку другим боком и, усевшись со скрипом на крохотный детский стульчик, ответил деловито:

— Обживаюсь потихонечку, — и, указав вымазанным дулом ружья на точь-в-точь такой же, велел: — Присаживайся, чего стоишь-то? В ногах правды нет.

Я подвинул к себе стул, сбросил с плеч рюкзак, положил рядом винтовку, снял очки и протянул замерзшие руки к костру, ощущая ласковое, какое-то домашнее тепло.

Заметив это, стрелок по-стариковски ухмыльнулся, подкинул пару дощечек.

— Сейчас согреешься, — заверил он, — покушаем хорошо — и согреешься. А там и чайком подбавим.

— Давно ты тут поселился-то? — не заострив внимания на его словах, невзначай полюбопытствовал я и перевел изучающий взгляд левее: рядом с огнем лежали спальник, большой добротный рюкзак, несколько пивных бутылок, окурки, мятые сигаретные пачки. А про себя подумал: «Может, сигаретку у него попросить?»

— С декабря уж как, — охотно ответил бородатый охотник, — раньше я неподалеку от Ридаса обитал, но там сейчас неспокойно стало… — с волнением вздохнул, привстал, вынул из синих джинсов перочинный нож, сделал надрез на собачьем бедре — хлынул жир и моментом запекся на мясе — жар был силен. Потом, отвлекшись на секунду от своего начатого повествования, облизнув обветренные, шелушившиеся губы, заранее смакуя предстоящий обед, произнес: — Скоро уже кушать будем — мясо почти прожарилось.

— Как раз попробую собаку… — с сомнением в голосе отозвался я, — …с фасолью вприкуску.

— Никогда не ел разве? — удивился снайпер, выпучил черные глаза.

— Да как-то не доводилось… Я больше по волкам, знаешь ли. У них мясо пожестче, но зато привычное, и хотя бы остаешься уверенным, что не отравишься.

— Зря-я-я… — кинув на меня неодобрительный взгляд, протянул тот и объяснил почему: — Мясо у них ничуть не хуже, а если на костре приготовить правильно — вкус бесподобный. Можешь мне поверить на слово. Знаешь, на что похоже?

— Ну? — без особого интереса спросил я.

— На свинину… Отдаленно даже чем-то курицу напоминает, если вспомнить, конечно, что это за птица такая. Не все ее нынче помнят уже… — толково разъяснил собеседник и, увидев, что я даже приблизительно не могу это все представить, сокрушенно махнул рукой и сказал запальчиво: — Ай… попробуешь, в общем! Чего я тут тебе доказываю сижу…

— Ну, так и быть, поверю уж! На отравителя вроде не смахиваешь… — смирившись в конечном итоге с неминуемой участью, согласился я и тут задал вполне уместный вопрос: — А ты к консервам как относишься? Без брезгливости, надеюсь?

— Честно? — прямо поглядев в глаза, произнес стрелок. — Уже как два года в глаза не видел. Во сне если только.

— У-у-у… — протянул я и добродушно засмеялся, — многое упустил ты. А ну-ка, лови! Угощайся!

И, вытянув из рюкзака тяжеленькую баночку с консервированной фасолью в собственном соку, бросил ему. Тот одной рукой проворно поймал ее, подвел к одному глазу, покрутил, одобрительно хмыкнул и, отложив ружье, нетерпеливо вскрыл ножом. Потом макнул грязный палец, облизнул.

— Вот за это спасибо… — от сердца поблагодарил охотник, — уж думал, что совсем вкус забуду, а тут вот… — поставил банку на пол, прошел к рюкзаку, — …ты их… Где раздобыл-то? Не подскажешь местечко?

— Да… — невнятно ответил я, не особо желая раскрывать перед едва знакомым человеком все карты. И солгал: — В холодильнике одного заброшенного дома стояли, я и прихватил… вот…

— А. Это дело. Это дело… — дважды повторил снайпер, видимо почувствовав, что лукавлю. — Значит, собиратель?

— Ну как… Скорее и то и то, — неопределенно ответил я, — не могу себя четко к кому-то приписать. Когда есть возможность — охочусь, мимо домов каких-нибудь пройду — загляну, может чего и отыщу там. Как-то так, в общем.

— Ясно-ясно, — заулыбался снайпер, вытащил из рюкзака две походные тарелки, вилки, стал ломтиками срезать мясо со штыря, обоим накладывая одинаковые порции. Передав мне тарелку — вернулся на место, первым кусая зарумянившуюся собачатину черными обломками зубов. — Приятного аппетита, путник.

— И тебе, — ответил я, приступая к обеду.

За ним и разговорились. Я решил вернуть своего собеседника к прошлой теме, опасаясь, что тот о ней забудет и больше не вспомнит.

— Так ты говоришь, что в Ридасе сейчас неспокойно? — напомнил я, старательно пережевывая мясо собаки, оказавшееся вопреки сомнениям гораздо вкуснее волчатины.

— Ах, да… точно… — вспомнил охотник, вытер рукавом пальто жир с бороды и продолжил: — Как ты, думаю, знаешь, его еще как пять лет назад захватили «Мусорщики». Хлопот они, конечно, пока не доставляли, но сильно мешали нашему поселению собирателей, расположенному вблизи Ридаса. Сначала они запретили нам входить в город, а потом и вовсе потребовали убираться с их земли ко всем чертям, угрожая жестокой расправой за неповиновение. Конечно же, многие, включая меня, моего брата и сестру, на это не пошли, а решили своими силами выбить бандитов из захваченного города, какой, по сути, и кормил нас всех своими оставшимися запасами. Без него мы бы все давно померли: на ядовитых пустошах ничего не растет, за сутки можно настрелять одну случайную дворнягу, а дома мелкие давно обчищены, как бабушкины сундуки. Как жить-то?.. Вот-вот…

На этом собеседник замолчал, даже отложил недоеденный обед. В глазах затаилась темная скорбь, веки чуть приметно дергались, а на лбу проступили капельки пота, похожие при свете пламени на прозрачные жемчужины.