Сбросив дедову телогрейку и пристроив «ППШ» за спиной, Степан кинулся разбирать завал. Бревна были еще горячими и жгли ладони. В запале Степка не замечал новые ожоги ровно так же, как и боль от полученных накануне ран и ушибов. Он перемазался в саже и стал похожим на шахтера. Дед Бурячок заглянул в фруктохранилище через его плечо, покачал головой и продолжил обход территории. Вскоре он вернулся и, усевшись на перевернутое ведро, принялся забивать трубку. Дворняги тут же обступили его со всех сторон.

– Оставь! – бросил он Степану. – Пустое это все. Побереги лучше силы.

Степан повернулся к старику. На чумазом лице лихорадочным блеском пылали глаза.

– Нет никого, – проскрипел дед Бурячок. – Ни одного покойника. – Старый выдрал своими узловатыми пальцами из тлеющей доски щепку, раздул на конце деревяшки огонек и зачмокал губами, раскуривая трубку.

– Думаешь, их забрали?

– В таком случае лучше бы они умерли.

Обычно так пугали непослушных детей. Мол, будешь плохо себя вести – прилетят пришлые и утащат на «блюдце». Может, пришлые и брали пленных, а может – нет. До этого дня Степан не сталкивался с чем-то, что могло бы опровергнуть или подтвердить молву. Только сейчас он стал четко осознавать, насколько мало знали в этих краях о враге. Они словно жили под невидимым стеклянным куполом, внутри – маленький мирок, в котором достаточно своих бед, а что творится снаружи – вообще неизвестно, только догадки и слухи. Бандиты, постоянная угроза голода – это понятно и привычно, а пришлые – что-то вроде стихийного бедствия или, как говорила мамка, «божьей кары», которую не осмыслить человеческим умом и тем более не отвратить.

– Кажись, на месте Ростова у них теперь что-то вроде базы по переделке людей, – сказал вдруг дед Бурячок. – Наших туда могли забрать.

– Чего-чего? – удивленно открыл рот Степан.

– А ты думал, откуда у них столько засланцев, которые выглядят точь-в-точь, как мы? – Дед пожал плечами, выдохнул облако дыма. – Других домыслов я высказать не могу, потому что их больше нет. Но покойников ты здесь не найдешь, уж не знаю – радоваться этому или печалиться. Потому что незавидна участь тех, кого пришлые забрали к себе погостить. Э-хе-хе… – Старик повесил голову.

Степан кивнул. Больше всего он страшился минуты, когда пришлось бы опускать в свежевырытую могилу бездыханное тело матери. И то, что сегодня обошлось без этого, снова пробуждало в душе надежду. До Ростова, конечно, далековато – больше ста километров по прямой, – но если поторопиться…

– Не вздумай соваться в Ростов, – проговорил дед Бурячок с расстановкой. – Ты что, дурень, собрался с голым задом на укрепрайон пришлых переть? Одумайся, иначе рыбы засмеют. Делай свое дело, времени у тебя и так в обрез. Костянка шутки шутить не любит.

Степка хмыкнул, взглянул исподлобья на деда. Мол, не надоело тебе, сайгак старый? О той костянке еще вилами по воде написано, а ты все – пердь да пердь, пердь да пердь! Словно удовольствие от этого получаешь!

Впрочем, времени действительно с каждым мгновением становилось все меньше и меньше. Возле общинного дома убитых он не нашел, но в саду наверняка осталось тело Йоськи. Значит, нужно похоронить хотя бы его.

– Я в сад, – сказал Степка. – Там точно есть один покойник. Вещички оставляю тут – он указал подбородком на телогрейку и ушанку, лежащие на земле.

– Иди-иди, – махнул дед рукой с зажатой в ней трубкой. Пара псов побежала следом за Степкой, но возле самого сада собаки круто развернулись и посеменили обратно к старику.

В саду царила тишина, ни пения птиц, ни шороха листвы. Только трещала под ногами корка из пепла и спекшейся земли. Лучи солнца пронзали клубы редкого дыма зеленовато-желтыми стрелами.

Глядя на следы копыт под деревьями, Степан вспоминал вчерашнюю бешеную скачку. С трудом верилось, что это произошло с ним. С трудом верилось, что это вообще произошло.

Вот место, где он увидел несущийся на него табун. Вот присыпанная пеплом Панночка – кобылица, столкнувшаяся с механизмом пришлых. Бедняга, давно мертва – отравилась угарным газом. Поврежденный механизм Степан не нашел, пришлые не забыли забрать свое добро. Где-то тут следовало искать тело Йоськи. Но и оно – точно сквозь землю провалилось.

– Да что же это такое… – растерянно бормотал Степка, переходя от одного покрытого маркой копотью ствола к другому. – Не съели же вас…

Поскольку и в саду покойников не обнаружилось, он решил пройтись по следу табуна. Вот и снова из-за деревьев показался Мырчихин дом. Степан бегло осмотрел пожарище, доски и стропила на сей раз ворочать не стал. Было ясно, что и здесь он никого не найдет.

Одно чувство сменялось другим. Сначала в груди клокотала смертельная обида пополам с гневом на пришлых: они ограбили его, забрали не только общину и привычную жизнь, они не оставили даже тел близких, чтоб их можно было по-человечески предать земле. Потом – надежда, что его люди все еще живы. Внутренний порыв бросить все и сейчас же бежать к ним на выручку. Удручающая, выбивающая почву из-под ног беспомощность, когда он осознавал, что один юнец, вооруженный стволом времен Великой Отечественной, ничего – ничего! – не сможет сделать. Даже с честью умереть – и то наверняка ему не удастся.

Оставалось только идти по следам и стараться не забредать мыслями дальше близлежащих курганов.

Сразу за садом табун повернул, наверное, столкнулся с идущей навстречу стеной огня. Трава выгорела здесь знатно – куда ни кинь взгляд, всюду было черным-черно и кое-где еще курились дымки. Повезло, что вчера дождик накрапывал и туман стелился мокрым одеялом, сегодня бы степь полыхала куда жарче.

Табун обежал фруктохранилище по широкой дуге, затем устремился к яру. Точно так же сделал в свое время и Степан. Высокие склоны, густые деревья и речка внушали ощущение безопасности. Только Степан скатился к воде по крутому участку, табун же отыскал пологий спуск. Огонь сюда не добрался; пробив стену высоченного бурьяна, лошади вышли на скрытый за ветвями и кустарниками берег. Судя по доносящемуся оттуда фырканью и ржанию, табун находился все еще там.

Степан воспрянул духом. Представил, как выведет лошадей к фруктохранилищу и передаст деду Бурячку. Будет старому чем заниматься: дворнягами да коняшками. Тяжело, конечно, придется без помощников, но, быть может, выручат тимуровцы из «Светлого пути».

А себе он оставит самого резвого скакуна, а может, двух – для смены. Вот бы уцелел Валет – рысак старосты! Такой конь довез бы его до Ростова, а может, и дальше.

«Так, стоп. Не будем пока о Ростове, ладно?»

Степка миновал заросли бурьяна, стараясь ступать бесшумно, чтобы лишний раз не пугать табун. У берега из земли торчали замшелые известняковые блоки и насквозь ржавые трубы – руины колхозных строений, сожженных немцами. Степан прокрался мимо камней и оказался в тени прибрежных ив. Лошади зафыркали чаще и беспокойнее, ощущая его приближение. Степан протянул руку, собираясь раздвинуть кустарники, но так и замер в позе указывающего верный путь Ильича.