– Атаман наказал доставить всех выживших к нему, – сказал похожий на хомяка казак, пожевывая травинку.

– И нет нам никакого дела до его отца, – добавил пожилой. – Сам-то парень из Каменки, а мы с его общиной не в ссоре.

– Каменские вообще хорошо устроились, – сказал Колька, поправив папаху. – И вашим, и нашим. Не удивительно, что пришлые уделали их в первую очередь.

Степан снова глубоко вздохнул. У казаков нрав крутой, вздумаешь распускать язык или размахивать руками – останешься без того и без другого. Однако на бесхребетных мямлей они и вовсе смотрели как на навоз. И вот угадай тут, где найдешь, а где потеряешь. Впрочем, повторять однажды уже совершенную ошибку точно не стоило. Во второй раз вряд ли ему позволят уйти в степь.

– Мужики, тут такое дело… – Степан чуть замешкался, подбирая слова. – Я мог костянкой заразиться. Это чтоб вы знали, кого собрались вести к атаману, – торопливо добавил он, – и не серчали потом…

Кто-то шумно выдохнул, кто-то сплюнул, кто-то заставил лошадь попятиться.

– Ну-ка, ну-ка, дай на тебя взглянуть, – с интересом проговорил казак средних лет в пенсне и с интеллигентской бородкой клинышком. Спешившись, он достал из седельной сумки пару резиновых перчаток. – Костянка в наших краях – явление редкое.

Степка бросил тревожный взгляд на пожилого, который, очевидно, был в отряде старшим не только по возрасту.

– Не боись. Это – костоправ наш, – ответил тот.

– Когда произошло заражение? – осведомился доктор.

– Я видел, как вышли споры из умирающего, – признался Степан. – Но я не знаю, заразился ли сам. Вчера это было.

– Вчера… – повторил доктор, ощупывая Степкины лимфоузлы на шее и за ушами. – На таком раннем сроке подтвердить заражение крайне затруднительно. Так, лимфики у вас увеличены. Но это может быть из-за воспаления вот этой раны… Что это? Химический ожог? – спросил он, чуть придавив пальцем на красный ободок, опоясывающий участок пострадавшей плоти.

– Да… это от слюны пришлого-шпиона, – сказал, морщась, Степка. – Ядовитая, наверное, была.

Казаки принялись переглядываться, хмыкать в усы и недоверчиво роптать. Трудно было поверить, что кто-то мог иметь дело с пришлыми, причем – не с «блюдцами», а с самими чужепланетными гадами. Степан и сам бы не поверил, если бы не увидел все собственными глазами и не прочувствовал на собственной шкуре.

– Что за шпионы? Не бывает таких… – сказал кто-то за спиной у Степана, но без особой уверенности.

– Что ж ты с ним – лобызался, что ли? – спросил Колька Лучко, несмотря на подколку в вопросе, говорил он без улыбки.

– Есть такие пришлые, – начал Степан, невольно повторяя манеру деда Бурячка, – которых от людей не отличишь. Ну, до тех пор, пока им башку не прострелишь.

– И ты – прострелил? – не поверил Лучко.

– Иначе б тут не стоял, – хмуро ответил Степан.

– Молодца! – одобрили казаки. – Орел!

– И не скажешь, что сын красноперого, – добавили за спиной.

Степан развернулся, обвел взглядом стоящих перед ним бойцов.

– Мой батя на войне пропал.

Он собирался сказать «погиб», но в последний миг вспомнил слова деда Бурячка и заменил более таинственным «пропал». Кто его знает, может, и в самом деле у старика некий дар имелся. Сама мысль, что отец мог выжить в мясорубке первых дней вторжения, придавала сил. Возможно, капитан Стариков до сих пор борется с пришлыми где-нибудь далеко – под Москвой, на Урале, в Прибалтике или в Средней Азии, мало ли еще куда военного человека могло забросить по приказу командования. Просто связь с родными оборвалась, и это неудивительно, учитывая царящую в крае разруху. И он, наверное, переживает о жене и сыне, а может – также считает их погибшими.

– Доктор, так что там с костянкой? – спросил у костоправа вислощекий. – В нашей сотне такой казак был бы не лишним!

Линза докторского пенсне блеснула отраженным светом солнца.

– Если он видел выход спор, то скорее всего заразился, – сказал костоправ напрямую. – Но дня два угрозы от него почти никакой, инфекция только начала развиваться, так что можем рискнуть и показать его атаману.

Степка кисло усмехнулся половиной рта. Ко второй же словно раскаленный конец арматуры прижали. Только не шипело и шмаленным не воняло.

– Кашель есть? – спросил доктор.

– Я вчера ночью от «блюдца» в ручье прятался. – Степан пожал плечами. – Так что кашель скорее всего появится.

Послышались сдержанные смешки. Степан немного расслабился. Вроде бы ему даже удалось завоевать некую симпатию казаков. Авось и эти после встречи с атаманом отпустят его на все четыре стороны. Потому как дел по горло и засиживаться в гостях у Старого Режима нет времени. Ну, а пока – можно и к атаману. А после – сразу проверить карманы мертвого красноармейца, от территории Старого Режима до места роковой встречи в степи – рукой подать. И это весьма кстати.

– Но меры предосторожности принять стоит, – сказал доктор, отступая от Степана. – Нужна марлевая повязка или что-нибудь эдакое… – Он закрыл ладонью нижнюю часть лица.

Колька Лучко ощерился, потянулся к своей седельной сумке.

– Эй, братцы, а вот это не подойдет? – весело спросил он, показывая всем маску противогаза «ГП-4» с длинным соединительным шлангом, на конце которого болтался покрытый облупившейся краской фильтр.

В Старый Режим ехали через брошенную Каменку. Казаки вели с собой табун уничтоженной общины: не пропадать же животным в степи? На двух волокушах разместились потери: на одной – павший от бандитской пули боец, на второй – раненый, сломавший ключицу и пару ребер при падении с лошади.

Степка сидел верхом на Валете, под задом было седло, снятое с каурого жеребца Седого Цыгана. Голова разбойника, отделенная шашкой почти хирургически чисто, висела возле правой луки. По косматому лицу злодея ползали мухи. Стоял жаркий полдень, и отрубленная голова наверняка воняла, но Степка чувствовал лишь запах нагретой солнцем резины, потому как унюхать в противогазе что-то другое было нельзя.

В голову и ссутуленную спину припекало. Жутко хотелось пить, ожог на челюсти пульсировал. Это была изнуряющая, цепляющая за каждый нерв острым коготком боль. Степан не просил о снисхождении, может, так его проверяли. Может, это был особый казарменный юмор. Вон как поглядывает на него то один боец, то другой, а Лучко вообще откровенно зубы скалит. Может, казаки ожидали, что он заноет. Более того – были уверены, что он начнет хныкать. Но ему уже давно все стало безразлично. Он очень устал. Мир за очками противогаза подернулся туманом, и это происходило не из-за запотевших стекол.

Вокруг были знакомые с младенчества места.

Сначала грунтовая дорога тянулась между колхозными полями, заросшими двухметровыми сухими сорняками, потом дебри амброзии расступились, прижались к земле, и стали видны попавшие под обстрел дома околицы и расплавленная трансформаторная будка. Оборванные провода свисали со столбов до земли, их густо оплели цепкие плющи и хмель. Попавшие под воздействие энергоизлучения деревья зачахли. Под покосившимся забором валялась пара гнилых ведер – это все, что осталось от Маруськи Милиционерши, которая как раз отправилась по воду, когда в небе над селом появился летательный аппарат нелюдей.