Из сутолоки сражения вырвался казак в густо заляпанной кровью папахе. Боец остановил коня и сноровисто спрыгнул на землю. Не теряя ни секунды, не совершая ни одного лишнего движения, он вынул из чехла, притороченного к задней луке седла, винтовку и тут же прижал приклад к плечу. Сначала Степан подумал, что у казака обычная «мосинка», но потом заметил блеск оптического прицела.

Седой Цыган тоже посмотрел назад, потом низко пригнулся, почти лег на шею жеребца.

«Ну, хлопец в папахе, не подведи», – утомленно подумал Степан, ему хотелось, чтоб эта сумасшедшая скачка прекратилась как можно скорее.

Грянуло хлестко и пронзительно, как будто нагайкой над ухом щелкнули. Пуля чиркнула по крупу каурого жеребца, оставив на взмыленной коже алую полосу, и попала его хозяину чуть выше пояса. Из раны обильно плеснула кровь, смешанная с костяным крошевом раздробленного позвонка; горячие брызги ударили Степану в лицо. Седой Цыган какое-то время держался в седле, вцепившись обеими руками в гриву жеребца, а потом упал, повиснув на стременах. Валет, получив свободу, перешел на рысь, а затем – на шаг. Конь старосты Ивана часто дышал и дрожал всем телом, над его черной шкурой колыхалось знойное марево.

Степан крепко зажмурился, и когда он открыл глаза, то увидел уже не осточертевшее мелькание полотна степи, а неспешно покачивающиеся волны ковыля.

Неподалеку дробно застучали копыта. Казак со снайперской винтовкой подъехал к Валету и спешился. Вблизи оказалось, что он – малого роста, зато косая сажень в плечах. Огромные кисти потомственного пахаря ухватисто держали оружие – старую, но ухоженную «СВТ-40», из которой еще в сороковых били фашистскую сволочь. То ли редкая борода, то ли запущенная щетина, широкий лоб, плоский, чуть кривой нос, прищуренные глаза, – лицо казака показалось Степке смутно знакомым, но в этом не было ничего удивительного, они могли раньше встречаться в райцентре или даже ходить в одну школу, в Старом Режиме осели многие из давних знакомцев.

– Какой конь! – проговорил казак, восхищенно глядя на Валета. – Сильный! Черный, как бес! Красивы-ы-ый! – Казак приобнял жеребца за шею, погладил ему морду; на связанного Степана он даже не посмотрел. – Ну, как зовут тебя? Пойдешь в мою конюшню, а?

Степан замычал, привлекая к себе внимание. Положение было донельзя унизительным, но когда веревки врезаются в мясо и желудок бунтует, гордость немного уступает позиции.

Казак неторопливо убрал винтовку в чехол и только затем повернулся к Степану:

– Жаркий выдался денек… или как обычно говорят в таких случаях? – Он снял с пояса солдатскую флягу и сделал несколько глотков, а потом, немного подумав, полил из горлышка Степану на голову. – Кто тут у нас? Еще одна разбойничья харя?

Степан помотал головой, насколько это позволяла веревочная петля, разрывающая ему рот.

Загрохотали копыта, пахнуло пылью и потом. Замелькали по земле тени: это подоспели остальные казаки.

– Тпру! Стой! Тпру! – загомонили со всех сторон одновременно.

– Коля, кто этот мальчишка?

– Коля, чего стоишь, как истукан? Развяжи парня!

– Вроде конь знакомый…

– Да это же Ванькин Валет! Ваньки из Каменки!

– Тю!

Возле Степкиного лица сверкнул клинок шашки. И тотчас ослабела веревка, не позволявшая ему говорить. Собравшись с духом, Степан кое-как вытолкнул изо рта напитавшийся кровью и слюной изжеванный кусок.

– Спасибо, мужики… – проговорил он, вскинув голову, хотя онемевшая от усталости шея почти не гнулась, чтобы можно было разглядеть его лицо. – Я из Каменки. Степан Стариков я. Нас ночью пришлые выжгли.

– Да мы знаем, – сказал пожилой казак, протирая бурой тряпкой лезвие шашки. – Нас атаман послал проверить, уцелел ли кто-нибудь. А чего это пришлые за вас взялись?

– Развяжите меня, – потребовал Степан.

– Сейчас, – бросили ему с другой стороны, веревки, которыми он был привязан к Валету, натянулись еще сильнее, а потом ослабли. Несколько пар рук помогли Степану не свалиться на землю, подобно коровьей лепешке, а аккуратно встать на трясущиеся ноги. Оглядевшись, он увидел вокруг себя людей в форме, похожей на советскую. Синие брюки с лампасами, зеленые гимнастерки, бушлаты и шинели со споротыми звездами, фуражки с красными околышами или папахи… Бойцы Старого Режима носили перешитую одежду из армейских запасов, и оружие у них тоже было солидное: автоматы Калашникова, карабины «СКС». Кроме того, каждый был при кобуре с пистолетом и, само собой, при шашке, производство которых удалось наладить на бывших колхозных кузницах с первых месяцев существования Старого Режима.

Степан повернулся, подставляя под лезвие шашки бечевку, стягивающую ему запястья. Треснула пенька, Степан сжал зубы и зажмурился, чтобы не закричать. Возникло ощущение, будто по венам вместо крови хлынула лава. Острая боль прошила руки от плеч до кончиков пальцев.

Малорослый казак-снайпер пожал крутыми плечами.

– Мне этот парень показался подозрительным, – сказал он, почесывая шею Валету. – Мало ли… Вдруг его свои же связали за крысятничество или за иное непотребство. Тут же разбойник на разбойнике.

– Да Стариковых мы знаем, – произнес скрипучим голосом грузный казак, отвислые щеки которого делали его похожим на хомяка. – Галка из теплиц – мать его, а батя – Петр, военный.

– Коммуняка? – переспросил кто-то с другой стороны, и Степка вздрогнул: столько было в этом глубокого разочарования, граничащего с презрением.

– Батя его, что ли? – Пожилой хмыкнул. – Конечно.

– А этот? – Малорослый схватил Степана за подбородок, надавив пальцами на ожог. – Такая же нехристь?

Степка едва не обмочился от боли. В глазах потемнело. Мало того что батю коммунякой обзывают, да еще какой-то недомерок с шашкой распускает руки! Он едва удержался, чтобы не зарядить ему мыском сапога по печени, благо, из-за разницы роста ногу даже сильно задирать бы не пришлось.

– Да брось ты, Колька! – прикрикнул на снайпера молодой и статный казак, похожий на передовика производства, какими их показывали в кинофильмах. – Не бо́льшая нехристь, чем ты. Тоже ведь небось красный галстук носил.

– А вот и не носил! – рассмеялся Колька, показывая большие и крепкие зубы; он отпихнул Степку так, что тот толкнул спиной Валета. – Не приняли меня в пионеры!

Степан узнал его именно по этой немного лошадиной ухмылке. Колька Лучко – известный школьный хулиган из соседнего села, учился на четыре класса старше. Степка в те годы не имел дела ни с ним, ни с его компанией, но чуть ли не на каждой общешкольной линейке звучала его фамилия: мол, Лучко – прогульщик, Лучко хамил учителю, Лучко курил за туалетом, Лучко кидался свеклой на полевых работах. Вроде и серьезными эти проступки не назовешь, но их череда не прекращалась, поэтому каждый раз принятие хулигана в ряды пионерской организации откладывалось на неопределенный срок. Выходит, не придурь то была, а сознательный протест. Либо сейчас ему выгодно выдавать за протест свои старые шалости. Во всяком случае, судя по тому, как Колька Лучко обращался с «СВТ-40» – довольно капризной винтовкой, требующей особого подхода – за минувшие годы он освоил много новых навыков и теперь умеет не только срывать уроки и доводить до слез молоденьких учительниц.