На мягкой и влажной земле виднелся свежий след сапога. Старый был сапог, худой, с гвоздями, торчащими из каблука.

И не успел еще Степка сложить в уме два и два, как кусты зашелестели желтой листвой, ветки со скрипом раздвинулись, и в просвете появилась темная от коросты косматая рожа. Долгую секунду они смотрели друг на друга глаза в глаза, затем косматый глухо заревел и сдернул с плеча оружие. Вооружен он был недурственно – дефицитным автоматом Калашникова со складывающимся стальным прикладом, таким раньше пользовались советские десантники.

Степан расценил этот вопль и жест как недружественные. Повезло, что «ППШ» в тот момент был у него в руках, а не на спине; большой палец сам щелкнул переводчиком огня, а указательный сдавил спусковой крючок. Старенький пистолет-пулемет сердито рявкнул, зашуршали, подстригая ветви, пули. Тут же послышался лошадиный визг, и загудела под ударами копыт земля.

Само собой, прицельной стрельбы с бедра не получилось. Но косматый плюхнулся на землю и завопил благим матом. На его крик отозвались: послышались сначала недоуменные, а затем азартные голоса: кто-то был не прочь поразмяться и пострелять по живой мишени.

Степан прытко отступил, перетек за огрызок обросшей сорной травой стены. Пристроив ствол «ППШ» между двух камней, образующих подобие бойницы, он приготовился ждать развития событий. Ладони, сжимающие оружие, вспотели. Перед глазами все еще стояла рожа чужака. Мусор в запутанной бороде и волосах, глубокие и черные, забитые пылью морщины, глаза, моментально определяющие любого незнакомого человека как врага. Точнее – как жертву.

– Чего палишь, дурак? – спросили Степана после недолгой паузы. – Зачем коней пугаешь?

Сквозь плотное переплетение ветвей трудно было разглядеть говорящего. Но и тот теперь не мог взять Степана на мушку. Ясно было, что миром дело не решится. Почуяли мародеры поживу, и тут как тут. Еще пожарище остыть не успело, а они уже торопятся урвать то, что осталось плохо лежать. И пулемета, при помощи которого староста улаживал с этой братией любые вопросы, больше нет. Как нет и самого старосты, и других вооруженных и всегда охочих до хорошей драки товарищей…

– Это наши лошади! – выкрикнул Степка, судорожно прикидывая, сколько осталось патронов и что ему делать: пытаться снять бандитов по одному, не высовывая носа из-за своего не очень надежного укрытия, или же бежать, отстреливаясь? Если отступать – то куда? Похоже, встрял он основательно. Принесло же этих гадов на его голову! Как будто мало было пришлых и прочих бед… Он-то думал – в Ростов поскачет. Он-то думал – отдаст жизнь, пытаясь выручить своих из лап прилетенцев. Размечтался, простофиля. Все обернулось куда прозаичнее: столкновением с группкой головорезов из-за сбежавшего табуна.

– Чьи-чьи, говоришь, лошади? – подали голос из-за кустов.

– Каменской общины! – отозвался он, напряженно вглядываясь в стену сплошной растительности.

– Нет больше такой, – безжалостно проговорили в ответ. – Вся степь видела, как у вас полыхало давеча.

Степан сжал зубы. Сдаваться он не собирался, бандиты жалости не ведали. Тех, кому не повезло оказаться у них в руках, гарантированно ждали пытки, издевательства, а затем, возможно, рабство. Но куда вероятнее – смерть.

Но бандиты решили убедить его в обратном.

– Сложи оружие, парень, зла мы тебе не желаем. Подумай сам, ты – один, а нас – много. И будет еще больше, потому что остальные уже спешат сюда.

Степан молчал. Солнце начинало припекать, стоял густой запах степной травы, и жужжали пчелы, было бы чертовски обидно сложить голову в такой погожий день.

– Вам вчера и так сполна досталось, – продолжили увещевать с той стороны, – поэтому мы тебя не тронем. А знаешь что, парень? Присоединяйся лучше к нам! Коня подарим и ствол хороший! Кто ты в поле, когда один? Никто! А вместе – мы сила! Это говорю тебе я, Седой Цыган. Ты – парень резвый, нам нужны такие. Слово даю: сложи оружие и выходи к нам на разговор, никто пальцем тебя не тронет.

Сухой бурьян затрещал, замотал кудлатыми верхушками. Степка ругнулся и передвинулся к остаткам боковой стены. Похоже, пока одни заговаривали зубы, другие пытались зайти на него с фланга.

– А ну, стоять! – заорал он и врезал по бурьяну короткой очередью.

Бандиты в ответ принялись палить одиночными с двух сторон, Степка оказался под перекрестным огнем. Развалины, служившие ему укрытием, мгновенно заволокло известняковой пылью. Пули высекали искры из расшатанных блоков и с хулиганским свистом уходили рикошетами в произвольных направлениях.

Степан растерялся, над его головой гремело и визжало, даже выглянуть из-за стены было невозможно, не говоря о том, чтоб отстреливаться. Затем он расслышал многоголосый лай, и уже через несколько мгновений на склоне яра появилась тщедушная фигура деда Бурячка, окруженного отчаянно трусящими, заливисто тявкающими из-за стариковских ног шавками.

– А тебя-то куда понесло… – удрученно простонал Степан, глядя, как дед двумя руками поднимает свой «наган», выискивая среди бурьяна неприятеля.

Бандиты переключились на новую мишень. По склону яра заплясали фонтанчики земли. Дед выпустил несколько пуль в заросли, сноровисто упал на землю. Над серыми стеблями увядшей полыни показалась его блестящая от пота лысина. Дед, вытянув руку с зажатым в ней револьвером, снова принялся целиться в засевших среди бурьяна бандитов. Автоматная очередь срубила полынь под корень, над головой старика вспыхнул кровавый нимб. Выронив «наган», дед Бурячок скорчился на пожухлой траве, а бандиты продолжили стрелять – без особого смысла, просто дав волю жажде крови и нездоровому азарту – в жмущихся к убитому старику собак.

Степан одним движением перебросил себя через огрызок стены и прыгнул в кусты, за которыми скрывался головорез, назвавший себя Седым Цыганом. В ушах свистел ветер, в голове не было ни одной мысли, кроме всепоглощающего стремления найти неприятеля до того, как тот успеет срезать его очередью. А по нему уже стреляли: казалось, что прямо перед глазами вспыхивают яркие, колючие звезды, а в лицо дышит раскаленным металлом и пороховыми газами ветер. Вероятно, это были просто причуды восприятия, работающего на пределе возможностей. Но Степка готов был поклясться, что несколько пуль вспороли воздух в сантиметре над головой, разворошив ему волосы.

Он врезался в пружинистые ветви кустарника, дал очередь перед собой, упал на спину, перекатился, уходя с возможной линии выстрела.

Из-за ствола ивы высунулся стриженный под горшок мародер, он оказался совсем мальчишкой: на безусом лице читалась растерянность. Но вооружен пацан был основательно – американским автоматом Томпсона, полученным когда-то по ленд-лизу и осевшим до поры до времени в загашниках у военных.

Степан успел выстрелить первым, на ствол дерева, принявший половину пуль очереди, на плакучие ветви, унизанные золотистой листвой, обильно плеснуло дымящейся кровью.

В следующий миг Степка уже был на ногах, и ствол его пистолета-пулемета рыскал из стороны в сторону в поисках следующего врага. Искать довелось недолго, поле зрения заслонила уже знакомая косматая рожа.