– Ох и надоел ты мне! Ну слушай! Тынацепил на себя льняной костюм! Почему выбрал столь мнущийся материал? Ответпрост: ты нечистоплотен, пытаешься притвориться приличным человеком, но посвоей сути ты придурок. Рубашка-апа[3]выдает владельца с головой: он не ценит общепринятые идеалы. Манера глупошутить говорит об инфантильности, задержке развития. Делаю вывод: тебетринадцать лет со всеми присущими этому возрасту проблемами и комплексами.Предположение: я нужна тебе не более, чем яблочный огрызок, ты поспорил сприятелем, кто из вас раньше затащит свою жертву под одеяло. Вот сколько денегстоит на кону, не скажу! Я права, можешь не возражать. Да! Последнийштришок. Ты красишь волосы. То ли ранняя седина вылезает, то ли волосы у тебяот природы мышиного цвета. Значит, ты способен легко лгать. Финиш, мне пораискать Робби!

Оставив Максима с отвисшей челюстью приходитьв себя, я, прямо держа спину и вздернув подбородок, кинулась за кофром.

За стеклянными дверями номеров царила темнота.То ли мои соседи мирно спали, то ли номера были пусты. Робби я нашла в самомконце, он почти въехал в комнату, располагавшуюся в тупиковой части балкона.Вот в этой спальне явно жил постоялец, он, как и я, решил насладиться свежимвоздухом и не запер выход на лоджию.

Я тихо свистнула, чемодан дернулся раз,другой, но не сдвинулся с места. Пришлось подойти вплотную к нему инаклониться. Одно из колесиков зацепилось за небольшой штырек, которыйпридерживал дверь. Минут пять я пыталась поднять Робби, потом поняла, чтопридется войти в чужой номер и устранить преграду. Система мне хорошо известна,простая и удобная, у нас в Мопсине такая же: нажимаешь ногой на крохотнуюпедальку под батареей, и из пола поднимается железная реечка. При повторномнажатии она уходит в пол.

Из номера не доносилось ни звука.

– Простите, вы отдыхаете? –деликатно спросила я. – Понимаю, это звучит глупо, но мой чемодан приехалк вам и застрял. Можно я освобожу его?

Ответом мне послужила тишина. Я осторожнооткинула занавеску и просочилась в номер. Небольшой ночник на тумбочке слабоосвещал комнату. Я увидела просторную кровать, гору подушек и холм изодеял. Где-то там, под пуховыми перинами, накрывшись с головой, спала НинаПронькина. Отчего я решила, что попала именно в ее номер? На кресле виселиголубой халат и ночная сорочка. Именно в этой одежде вдова заходила ко мне нетак давно. На письменном столе я увидела ноутбук, на тумбочке тикал будильник,рядом с ним были толстая книга, очки, нитроглицерин, в стакане сдезинфицирующим раствором – зубной протез. Будить Нину, чтобы объяснить ейсвою проблему, мне показалось глупым. Соблюдая крайнюю осторожность, я опустиластопор, выпихнула чемодан на лоджию, перевела дух, и тут неожиданно порыв ветразахлопнул балконную дверь. Я хотела повернуть ручку и поняла: ее нет.

Не успел мозг адекватно оценить непростоеположение, как до моих ушей долетели шорох и странное позвякивание.В холле, который отделял спальню от выхода в коридор, явно кто-то был. Мнеоставалось лишь метнуться в узкое пространство между гардеробом и балконом,прикрыться занавеской и замереть. Представить страшно, какой скандалразгорится, если меня найдут ночью в чужом номере, рядом с его крепко спящейхозяйкой!

Не могу сказать, сколько времени мне пришлосьпровести, уткнувшись в бархатную гардину. Высунуться из-за нее я побоялась,поэтому оценивать происходящее могла лишь по звукам, а они были широкопредставлены. Скрип, кряхтенье, шмыганье носом, шуршание, звук шагов, почему-тосопровождавшийся попискиванием, чавканье, потом вдруг скрежет и резкий щелчок.

Рано или поздно все заканчивается. В спальневоцарилась тишина. Я с опаской высунула наружу нос и убедилась, чтошикарный номер пуст, а Нина... исчезла. Одеяла и подушки с кровати былисброшены, с тумбочки скинули книгу, очки и будильник, халат и ночная рубашкавалялись на полу. Зачем унесли крепко спящую даму? Или она ушла сама? И ктоустроил беспорядок? Что тут случилось? Ну почему я побоялась подглядеть запроисходящим!

В балконную дверь постучали, яподпрыгнула от неожиданности и увидела с той стороны стекла озадаченное лицоМаксима, он пытался войти в номер. Кое-как, знаками, я сумела объяснить, чтодверь не откроется, и снова уставилась на кровать.

Не прошло и двух минут, как из холла донессяскрип. Одним прыжком я очутилась за шкафом и замоталась в занавеску.

– Эй, – прошептал знакомыйбаритон, – Торшерина, ты где?

Я выскользнула из укрытия.

– Если ты вознамерился на спор переспатьс женщиной, выучи хотя бы ее имя. Меня зовут Лампа.

– Я глупо пошутил! А ты, как обычно,надулась, – не смутился Максим, – чего здесь застряла?

– Странно, однако, – пробормотала я.

– Что? Номер как номер, твой шикарней.

– У балконной двери нет ручки!

– Подумаешь, может, онаотвалилась, – пожал плечами Казанова.

– И Нина Пронькина не потребовала еепочинить?

– Может, ей не хотелось вылезать налоджию, – выдвинул версию мой нежеланный кавалер, – люди в возрастебоятся простудиться. Вероятно, старуха и не заметила отсутствия ручки.

– Ошибаешься! – воскликнулая. – Вон на подоконнике лежат большие кусачки для ногтей. Такимипедикюрщицы пользуются. С какой радости их положили в столь неподходящееместо?

– Да просто швырнули! – нерастерялся Максим.

Я взяла щипчики, зажала лезвияминебольшой штырек, торчащий из стеклопакета, и безо всяких усилий его повернула.

– У нас когда-то тоже сломалась ручка набалконе, и я точь-в-точь такими же приспособлениями навострилась открыватьдверь на лоджию. Смотри, как просто! Попадись мне кусачки на глаза раньше, яуже бы вернулась в свой номер!

– Подумаешь, – пожал плечамиМакс, – предприимчивая старушка не стала устраивать аутодафе хозяевам,решила проблему своими силами. Кстати, выйти можно и через так называемыйглавный вход, дверь в коридор не заперта.

– Нет, – не согласилась я, –Нину ограничили в контактах, пытались помешать ей ходить без сопровождающих. Неудивлюсь, если доченьки запирали маму снаружи и они же задраили балкончик.А про дверь из номера я не подумала, странно, что ее просто прикрыли.

– Вот суки! – воскликнулМаксим. – А с виду милые и интеллигентные девицы. Может, они садистки?

– Меня больше интересует, кто и почемупохитил Пронькину, – пробормотала я.