Зависло минутное молчание. Министр иностранных дел пытался усвоить поразительную информацию – не поверить, так хоть свыкнуться с нею.

– Постойте… – тянул он в ошеломлении, вжимая ладонь в гладко выбритую щеку, чтобы унять лёгкий тик. – Постойте… Но… Если это всё правда… Нет, нет, я верю, верю! Но мы же тогда… Получается, что мы можем как бы поверку нашей политики вести? Узнаём о последствиях – и корректируем курс!

– В точку! – припечатал Суслов.

– Это… это… – не найдя слов, Андрей Андреевич ослабил галстук и вымученно улыбнулся. – Простите, товарищи, не могу вот так вот сразу поверить в этого вашего Нострадамуса!

– На сегодняшний день ясно одно, – Андропов с силой потёр сцепленные ладони, – предиктор вовсе не предсказывает будущее, как Нострадамус, – он его знает. Все, я подчёркиваю, все факты, сообщённые им, подтвердились в точности, на сто процентов. Вот, к примеру, сведения о «красных кхмерах» – это камбоджийские партизаны, взявшие на вооружение не только автоматы Калашникова, но и учение Мао. «Ностромо» сообщал ещё в феврале, что «красные кхмеры» под предводительством Пол Пота, «Брата № 1», войдут семнадцатого апреля в Пномпень и захватят власть в стране. После чего начнутся чистки, то есть массовые убийства. Интеллигенцию и просто горожан сгонят в деревни, где станут морить голодом и каторжным трудом, а то и просто забивать палками да мотыгами, давить бульдозерами, топить в прудах с крокодилами. Обобществлённых детей соберут в концлагеря и… В общем, мерзость зашкаливает, а в итоге – три миллиона смертей!

Громыко переменился в лице.

– Да, – неохотно выговорил он, – до меня доходили слухи о зверствах в джунглях Камбоджи, но таких чудовищных масштабов я себе даже не представлял.

Юрий Владимирович кивнул, поправляя очки.

– Разумеется, мы не могли пройти мимо такого непотребства и договорились о взаимодействии с вьетнамскими товарищами, – продолжил он прежним размеренным тоном, словно пряча эмоции. – Для зачина перебросили большую партию старых танков и самолётов в порт Хайфона, а вьетнамцы направили в соседнюю Камбоджу 304-ю и 325-ю пехотные дивизии 2-го армейского корпуса, усиленные бронетанковыми частями. Убедить официальный Ханой было не сложно – «красные кхмеры» постоянно переходили границу и вырезали население вьетнамских деревушек. У них даже девиз был хвастливый: «Готовы воевать с Вьетнамом 700 лет!» Ну вот и повоевали! Вьетнамская народная армия отрезала дорогу на Пномпень и окружила отряды «красных кхмеров». Полпотовцы угодили в настоящий «котёл», их там и бомбили, и обстреливали из «Градов»… Многим удалось уйти, но товарищ Ван Тиен Зунг заверил нас, что сразу после взятия Сайгона вьетнамцы займут Камбоджу и устроят чистку уже самим тамошним фашистам! Ждать осталось недолго – по информации от «Ностромо», война во Вьетнаме закончится тридцатого апреля, – председатель КГБ со вкусом договорил: – Около полудня танк Т‐54Б с бортовым номером 879 протаранит чугунные ворота президентского Дворца Независимости и замрёт на лужайке… – Он хищно ухмыльнулся, размашисто хлопая ладонями по столу: – Победа!

– Какие сочные подробности… – нервно усмехнулся Громыко и задумался. – Если я правильно понял, этого вашего «Ностромо» больше всего беспокоит будущее Советского Союза?

– Так точно! – энергично кивнул председатель КГБ. – Если мы не перестроимся за десять-пятнадцать лет, будет поздно – дождёмся контрреволюции. Вот такой расклад.

Андрей Андреевич не дрогнул. Лишь перестал метаться между столом и окном, резко выдвинул стул и сел напротив Андропова.

– И всему тому знанию о будущем, изложенному «Ностромо», можно верить? – Громыко дёрнул щекой и досадливо поморщился.

– Нужно! – блеснул на него очками Андропов. – Все сведения проверены и перепроверены.

– Хм… Я не так спросил. А можно ли верить самому «Ностромо»? Иными словами, истинный ли путь он нам указывает?

– Путь мы выберем сами, – увесисто молвил Михаил Андреевич. – «Ностромо» не капитан, он – лоцман. Предиктор обозначает опасные мели и рифы, а мы прокладываем курс.

Громыко прищурился, с любопытством глядя на Суслова.

– Хм… Мне рассказывали, что вы сильно изменились, Михаил Андреевич, но я как-то не обращал внимания. А у вас даже речь иной стала – ни одного канцелярского оборота! М-м-м… Кто ещё знает о «Ностромо»?

– Косыгин, – сухо ответил Суслов, расправляя узкие плечи, – и Леонид Ильич. Вы – пятый, товарищ Громыко. Признаюсь, мне очень, очень сложно соглашаться с рекомендациями «Ностромо». Да что там предиктор – я даже с Косыгиным порой договориться не могу, всё переживаю за великие достижения Октября! Вон Юрий Владимирович свидетель – они меня в четыре руки уговаривали пойти на размежевание партии и производства! А что делать? – Он вздохнул и продолжил деловым тоном: – Раскрывать карты перед ЦК, даже перед Политбюро рано, но потихоньку менять линию КПСС нужно уже сейчас! Да, мы все коммунисты и должны, по идее, занимать одну позицию. Все признают, что назрел кризис, но никто не хочет спешить! То ли надеются, что всё само собой рассосётся, то ли убеждают себя, будто время ещё есть. А время вышло! Если мы хотим сохранить социализм и советскую власть, необходимо действовать! Промедление смерти подобно. Это касается и активной внешней политики, Андрей Андреевич…

Громыко понятливо кивнул.

– Государство, Отечество – это мы. Если не сделаем мы, не сделает никто[18].

– Лучше не скажешь, – серьёзно молвил хозяин кабинета.

Обговорив план действий, он проводил гостей и закрыл за ними дверь. Кабинет наполнила тишина, обволокла, словно подкралась незаметно за спину и заткнула ватными лапами уши.

Михаил Андреевич постоял у окна, не слишком различая весеннюю Москву. Ох, как же это тяжко – меняться, расти над собой! Дня не проходит без того, чтобы он не вспомнил Мишу Гарина, этого юного бунтаря. Похоже, «тёзка» – единственный человек, проникший в тайну его натуры! Все видели в нём сурового хранителя марксизма-ленинизма, и только Миша разглядел суть – пламенное, всепоглощающее желание самому стать в один ряд с Марксом, Энгельсом и Лениным, занять пустующее место вождя мирового пролетариата. Но не получалось!

Тысячу раз он пытался превзойти классиков, сказать своё, новое слово, да так, чтобы весь рабочий класс внимал его истинам, а по земному шару полоскали бы красные флаги!

И лишь теперь, в тысяча первый раз, что-то начало выходить из-под его карандаша. Мысли, идеи, суждения копятся в заветной красной папке…

Уставившись задумчиво на большой портрет Ленина, висевший на стене, Суслов покачался с пяток на носки и решительно шагнул к батарее телефонов, занявших весь край дубового стола.

Он открыл телефонную книгу на букве «Г» и повёл рукой, безошибочно поднимая нужную трубку. Набрал номер – в гуле и шорохе раздались отчётливые щелчки переключений. После второго гудка ответил молодой, почти мальчишечий голос: