— Не нервничайте, Хайди, и не воспринимайте все буквально. Особенности русского юмора — в гиперболизации событий. А то, что мистер Краско и мистер Берман сами приехали нас встречать, лишний раз доказывает весомость нашей компании. Хотел бы познакомить вас и со своими старинными английскими конкурентами.

— О Боже! — обрадовался Боб Стаффорд. — Я думал, что до нас очередь не дойдет никогда.

Но фон Вальтершпиль даже внимания на это обратил. Он просто продолжил фразу с того места, на котором был так бестактно прерван Бобом:

— ...и партнерами из «Роял-бритиш-интернэшнл» — мистером Джеком Бредшоу и мистером Робертом Стаффордом, с которыми я каким-то образом столько лет умудряюсь сохранять приятельские отношения.

Теперь, уже будучи представленным прекрасной мисс Клингель, Боб Стаффорд моментально обратился к ней непосредственно:

— Мисс Клингель впервые в Москве?

— Да, — обворожительно улыбаясь, подтвердила Хайди.

Фон Вальтершпиль насторожился в ожидании какой-нибудь мелкой провокации со стороны Боба. Уж слишком сладким голосом задал он свой вопрос Хайди...

И провокация последовала незамедлительно!

— Какая удача! — воскликнул Боб Стаффорд. — Тогда вы просто обязаны посмотреть знаменитый русский балет «Лебединое озеро»! Ваш патрон будет в восторге от возможности побывать на этом спектакле еще раз!

За спиной своего нового секретаря Клаус фон Вальтершпиль с ненавистью посмотрел на Боба и страдальчески закатил глаза.

— Я так рада! — искренне обрадовалась Хайди. — Я столько слышала о русском балете...

Боб вежливо улыбнулся ей, слегка поклонился фон Вальтершпилю и, с трудом, складывая русские слова в почти правильные фразы, негромко сказал Берману и Краско:

— Ну вот, ребята, мы и сделали первое дело. Я продал ваши дурацкие билеты в Большой театр за твердую валюту. Вы что предпочитаете — евро или английские фунты?

... Потом под недреманным и, как показывает печальный опыт, бесполезным оком собственной охраны компании «Посейдон» все размещались в длиннющем белом представительском лимузине «линкольн». Багаж был погружен в два больших черных джипа сопровождения.

Юрий Краско и Джек Бредшоу садились в лимузин последними.

Джек придержал Краско у дверцы «линкольна», тихо спросил:

— Что-нибудь прояснилось?

— Пока немногое. Завтра послушаем нашу службу безопасности...

* * *

... Ночью Мартову приснилась его бывшая жена — Юленька Кошич. Во сне она была совсем не похожа на Юленьку, но Мартов откуда-то знал, что это именно она — Юленька...

Году в девяносто седьмом (или — восьмом?) сильно округлившаяся и неожиданно неприятно постаревшая хозяйка маленькой детской балетной школы в Дижоне Юленька Кошич-Бруссар приезжала со своим французским мужем Жаком-Мари Бруссар, отставным чиновником дижонской мэрии, в Гамбург, и они даже втроем обедали в небольшом ресторанчике на пешеходной зоне Кауфингерштрассе.

После того как Мартов расплатился за этот никчемушный и тоскливый обед, Юленька торжественно достала из сумки французский перевод одной старой книжки Сергея Александровича, в девяностых годах выпущенной парижским издательством «Робер Лафон», и попросила автограф с указанием ее имени и имени ее мужа. При этом Юленька Кошич-Бруссар тщеславно поглядывала на Жака-Мари Бруссара. Перед нынешним мужем она глуповато-откровенно гордилась бывшим...

Мартов покорно подписал книгу и почти с нескрываемым облегчением распрощался, обещая непременно заглянуть в Дижон, как только он окажется во Франции...

... Он долго валялся на тахте и тупо смотрел в низкий потолок — какого черта она ему теперь-то приснилась? К перемене погоды, что ли?..

Нет. К перемене погоды живыми снятся только покойники.

Неужели?.. Да нет... не может быть! Она же намного моложе его...

И узрел в себе нечто гадкое: если случилось такое и не стало Юленьки Кошич... Как ее там по мужу?.. Почему же в Мартове-то это никак не отозвалось — ни горечи, ни сожаления? Ну ни хрена, что, казалось бы, должно сопутствовать такому известию...

Какому «известию»?!! Да не было никакого «известия»!!! Был сон...

И насочинял он себе со сна бог знает что, кретин старый! Ну подумаешь, приснилась бывшая жена... Да хер с ней! Наверняка жива-здоровенька, чего и вам желает! Или — «не желает». Вам-то какое до этого дело? А, Сергей Александрович?

Вы вот лучше подумайте, с чего нужно начинать историю доктора Ивлева Тимура Петровича...

В последнюю ночь перед отлетом из Петербурга Сергей Александрович Мартов и Тимур Ивлев устроили вдвоем такой кухонный мальчишник в нежилой квартире Сергея Александровича, что Мартов потом в Гамбурге двое суток в себя приходил. Очень много выкушали!

Зато когда он позже прослушал диктофонные записи, сразу возблагодарил Всевышнего за тот, прямо скажем, уже антивозрастной загул.

Мартов всмотрелся в большую географическую карту на стеллаже, безошибочно уткнулся в крупное обозначение Санкт-Петербурга и...

...вдруг увидел заснеженный Васильевский остров четырехлетней давности, поземку на набережной ледяной Невы у Четырнадцатой линии...

Гранитный парапет с пологими спусками... Вмерзшие в лед баржи, ржавые буксиры... А напротив большой угловой старопетербургский дом после длительного капитального ремонта. И теперь все квартиры в этом доме были большими, с высокими потолками...

Тогда там, на третьем этаже, в двух окнах, выходящих на Неву, и в одном — на Четырнадцатую линию, горел свет. И за этими окнами, в трехкомнатной квартире, вместе с дочерью и бывшей женой жил доктор Ивлев Тимур Петрович. Кандидат медицинских наук...

«Под каждой крышей — свои мыши...» — по-старушечьи сказал себе Мартов.

И тут же подумал, что профессиональному литератору в голову могло бы прийти что-нибудь менее затасканное.

* * *

... Развелись они уже давно, но размен квартиры оказался для обоих делом почти неподъемным. Оба без продыху были заморочены работой: она заведовала всей рентгенологией в больнице Святой Елизаветы (бывшая Третья городская), он надолго уходил в плавание. А за две недели стоянки в Питерском порту, или за двадцать четыре отпускных дня, что-либо предпринять попросту не удавалось. Да и с деньгами было туговато...

Слава Богу, что и у бывшей жены Ивлева, и у него самого хватало ума и такта сосуществовать добрыми соседями, спаянными давним интеллигентным коммунальным житьем-бытьем. Чем они, каждый по-своему, даже немножко хвастали.

Жить мирно в одной квартире с разведенной женой было совсем несложно. Последние пару лет Тимур Петрович по нескольку месяцев не бывал на берегу, а возвращался на такой короткий период, что у них совсем не оставалось времени даже на малейшее обострение отношений.