— Боюсь, я не могу вам этого сказать. Так распорядился командир батальона. Дело в том, что наш мудрый фюрер приказал, чтобы конкретной цели не указывалось до самого последнего момента. — Он помолчал. — Мне кажется, я смогу назвать вам ее через несколько дней.

— Но, — запротестовал фон Доденбург, — мы должны хоть что-нибудь знать. Обергруппенфюрер Бергер говорит…

— Я знаю, чему учит обергруппенфюрер Бергер, — прервал его Стервятник. — Мы, представители старого офицерского корпуса, — слово «старого» было подчеркнуто, — очень хорошо знаем его мнение по основным военным вопросам. Однако если я не могу привести никаких подробностей относительно нашей непосредственной цели, то, согласно пояснениям командира батальона, я волен, по крайней мере, в общих чертах обрисовать ситуацию на фронтах.

Подойдя к большой карте Западной Европы, висевшей на стене, он ткнул в нее своим хлыстом.

— Вот линия Западного фронта. К настоящему времени уже более семи месяцев около миллиона вооруженных мужчин стоят лицом к лицу напротив друг друга по обе стороны фронта, растянувшегося на пятьсот километров от швейцарской границы до пролива Ла-Манш, но за это время вряд ли был сделан хоть один выстрел. В прошлом году, когда мы вторглись в Польшу, англо-французские силы упустили возможность ударить по нам в то время, когда укрепления Западной стены вынужденно были оставлены нашими лучшими войсками. — Он сделал многозначительную паузу и торжественно произнес. — Теперь пришло время для Великой Германии показать врагу, как надо проводить военную кампанию. Но где она должна начаться?

Гейер снова ткнул хлыстом в карту.

— Здесь, в Эльзасе, находится Бельфор. Через него пролегает классический маршрут вторжения, с которым, я уверен, вы все знакомы — даже те из вас, кто проспал занятия по военной истории в Офицерской школе СС в Бад-Тельце. Но Бельфор прикрыт французской линией Мажино. Как и Лотарингия, по линии Метц-Верден. — Он ткнул хлыстом в карту немного выше. — Это место также защищено самыми эффективными и мощными во Франции укреплениями. Итак, что нам остается?

Фон Доденбург кивнул на заштрихованную область нейтральной Бельгии.

— Проход через Лосхеймский коридор, — сказал он. — Между Аахеном и Прумом.

Стервятник просиял.

— Я вижу, что вы не просыпали лекции по военной истории, фон Доденбург, — сказал он. — Конечно, нам остается третий из классических маршрутов вторжения на северную равнину Франции. Но, как известно, у него есть одно большое неудобство.

Шварц щелкнул каблуками, как будто снова стал кадетом, и отчеканил:

— Эта местность является крайне неподходящей для современной войны. Дорожная система не обеспечивает потребностей механизированной техники, ландшафт же здесь преимущественно лесистый, то есть самый неудобный для бронетанковых формирований, которые, несомненно, станут острием любой немецкой армии, брошенной на запад.

Стервятник одобрительно кивнул.

— Весьма похвально, Шварц. Мы, наверное, сделаем из вас штабного офицера. Ведь ваши слова отражают мнение немецкого Генерального штаба — по крайней мере, большинства высших штабных работников. — Гейер помолчал, и фон Доденбургу показалось, что он заметил слабую тень циничной улыбки, пересекшую уродливое, похожее на птичье, лицо командира его роты. — Однако в своей мудрости фюрер решил, что именно там пройдет линия атаки большей части наших сил.

— То есть в Арденнах? — произнесли офицеры «Вотана» почти хором. — Но это невозможно!

Стервятник взмахнул хлыстом, добиваясь тишины, и твердой рукой вставил монокль в глаз.

— Господа, я вами удивлен! Для фюрера нет ничего невозможного. — И снова фон Доденбург ощутил в тоне своего командира скрытый цинизм. — И вы, как офицеры и истинные национал-социалисты, должны знать это даже лучше, чем такой аполитичный человек, как я, который никогда в жизни не голосовал на выборах. И никогда не собирается этого делать. — Он сделал паузу. — Но, так или иначе, позвольте мне изложить наш план боевых действий.

Он ткнул хлыстом в Нидерланды.

— Очевидный способ обойти французскую линию Мажино — это пройти через Бельгию, как мы уже делали в 1914 году. Но, с другой стороны, сей шаг настолько очевиден, что британский и французский генеральные штабы, которые не обижены умом и проницательностью, планируют сосредоточить в Бельгии большую часть своих сил, чтобы не позволить нам сделать это.

Он выдержал паузу.

— Иными словами, нас ждут в Бельгии. Очевидно, в этой связи фюрер задался вопросом: «Где, по мнению наших противников, мы определенно не станем атаковать их?» — Гейер ткнул хлыстом в область Арденн. — Ответ очевиден: здесь. С учетом этого фюрер и выработал общий план нападения. Он хочет осуществить маневр правым крылом наших сил так, чтобы враг решил, что мы нападем со стороны Бельгии, и помчался туда. Как только это передвижение наберет обороты, большая часть наших бронетанковых сил ударит через Арденны. Танкисты взломают французскую линию обороны здесь, в Седане. — Он указал на знаменитый город на франко-бельгийской границе, который был свидетелем величайшего триумфа прусского оружия во франко-прусской войне и привел к созданию немецкого национального государства. — Взяв Седан, наши бронетанковые войска направятся на запад по северному берегу Соммы до Ла-Манша. — Гейер немного поколебался и, когда он снова заговорил, из его голоса исчез весь цинизм, который сменился едва скрываемыми напряженностью и волнением. — И, господа, если мы сможем удачно завершить наш поход, это будет означать конец англо-французским армиям и самую крупную победу немецкого оружия. Возможно, даже самую крупную победу, которую когда-либо одерживала какая-либо нация.

* * *

Следующие сорок восемь часов были посвящены последним — и самым тщательным — приготовлениям к грядущему наступлению. Почти каждый час проверялись то или иное снаряжение и боевая техника. Проверялось также и все остальное — от расчетных книжек солдат до числа прививок против эпидемий, которые должен был получить каждый из бойцов «Вотана». Все закончилось общим ночным осмотром бронетранспортеров, которые должны были вскоре доставить бойцов «Вотана» на место сражения.

Среди всей этой лихорадочной подготовки к предстоящему походу туда, где большинство бойцов «Вотана» наверняка ждала смерть, были и те, кого больше занимали личные проблемы — например, обершарфюрер Метцгер.

Спустя три дня после товарищеской вечеринки Мясник ощутил крайне неприятные болезненные ощущения во время утреннего мочеиспускания. Это было похоже на то, как если бы в его член медленно заталкивали раскаленную спицу. Затем боль прошла, и в беспокойной атмосфере штаба роты он забыл о ней, но три часа спустя он выпил свои «дневные пол-литра» и отправился в уборную для военнослужащих сержантского состава, чтобы посидеть там, как обычно, с «Фёлькишер беобахтер». Но в то утро это не доставило обершарфюреру Метцгеру никакого удовольствия. Едва он стянул свои безупречные серые полевые брюки и начал мочиться, как ему пришлось ухватиться за стену от мучительной боли. На темно-красном от натуги лице выступили капельки пота. Жидкость брызнула из него в пяти различных направлениях.