революционной бабке подобная вивисекция славной фамилии явно бы не понравилась, но Зоя Станиславовна уже семнадцать лет как перебралась в Новодевичий колумбарий и из-за подобных пустяков не расстраивалась.

Уже выросли сугробы, провода превратились в ватные шнуры, деревья побелели и обрели строгую величавость.

Застряли на Сорок Второй. Сидеть в пробке было глупо, настроение начало портиться. Станислав стукнул перстнем в перегородку (такой перстень он подметил у английского лорда, с которым играл в гольф в Майами, Крыжановский тоже носил его на мизинце, а на чёрном камне выгравировал золотом свой вензель – KJ). Шофёр опустил стекло.

– Аммар, что там по радио?

– Мидтаун стоит, затор до Сто Десятой.

– А по набережной, в смысле, по Ривер-Сайд?

– Те же дела, сэр. Станислав хмыкнул, поёрзал.

– Ладно, я пешком… Проветрюсь. Завтра, как обычно.

– О’кей, сэр. Не простудитесь.

– И ты не кашляй. Бывай!

Хлопнув дверью, Станислав, ловко лавируя между машин, добрался до тротуара. Улица и площадь были забиты, уже никто не сигналил, снег неумолимо падал и падал, шапки росли, автомобили теряли форму и цвет, превращаясь в сугробы. Стало тихо и площадь со статуей грустного Колумба в центре напоминала заснеженное кладбище. Станислав свернул в Центральный парк. Туфлям, купленным во Флоренции, очевидно, пришёл конец, Станислав засмеялся, махнул рукой и смело зашагал по целине, оступаясь и проваливаясь. Выпросив за доллар у конопатого пацана, с лицом двоечника, картонку, он, в стае визжащих детей, скатился с ледяной горы. Кто-то вполне ощутимо засадил ему по рёбрам, но Крыжановский, хохоча до слёз, съехал ещё и ещё раз. Собачники вывели своих питомцев, те, ошалев от снегопада, носились и гавкали, валялись в снегу, визжа от счастья и суча задними ногами. Станислав собак недолюбливал и относился к ним с недоверием и брезгливостью. Слюнявые морды, после которых надо мыть руки, прыжки, вонючая шерсть – что в этом хорошего? Крыжановский подозревал, что собаки догадываются о его чувствах и платят той же монетой. На главной аллее к нему подлетел коренастый крепыш-ротвейлер и ни с того, ни с сего облаял его. Станислав отпрыгнул и крикнул хозяйке – краснолицей толстухе:

– На поводке надо! Я сейчас в полицию позвоню, и вас, и вашего фашистского кобеля арестуют! И усыпят!

Тётка испугалась, взмолилась, тут же пристёгивая карабин к ошейнику и шлёпая концом поводка по лоснящемуся крупу пса. Станислав ещё немного покуражился, даже угрожающе вынул мобильник, а после, заскучав, повернулся и, насвистывая, пошёл к западному выходу. Снег начал редеть и сразу посветлело. В этой части парка росли старые липы, со стволом в два обхвата и такие высоченные, что даже не верилось, что липы могут вымахать до такой высоты. Девчушка лет тринадцати, худая и голенастая, в мохнатой русской шапке с ушами, завязанными на подбородке, неуклюже замахивалась, пыталась попасть снежком в ствол липы. За ней внимательно наблюдал доберман, провожая очередной неточный бросок поворотом узкой щучьей головы. Он послушно скучал, сидя у ног хозяйки. Станислав, проходя мимо, быстро слепил снежок и точно всадил его прямо в середину ствола. Девчонка и пёс одновременно повернули головы. Станислав засмеялся:

– Учитесь, пока я жив!

Девчонка захлопала в ладоши и крикнула:

– А ещё?

Станислав подошёл. У девчонки были румяные щёки, сопливый нос и большие тёмные глаза. «А может я зря тогда на Куте не женился? – неожиданно подумал Крыжановский, – Теперь вроде и бабы – высший сорт, а желания ноль… Видать, момент упустил. Да, всё хорошо в своё время». Он слепил снежок. Девчонка внимательно наблюдала за его руками, словно пыталась запомнить все нюансы. Доберман тоже не сводил с него пристальных глаз. Он привстал, натянул поводок и негромко заворчал. Хозяйка цыкнула и пёс, насупясь, замолчал, продолжая исподлобья следить за Станиславом. Тот, чуть рисуясь, прицелился, после картинно замахнулся и влепил снежок рядом с первым.

– Су-упер! – восторженно протянула девчонка.

– Тут главное уверенность, – тоном доброго ментора заявил Станислав. – Представь, что ты уже попала в цель. Ещё до того, как метнула снежок.

– Это как?

– Ну вот, смотри, – Станислав зачерпнул пригоршню снега. – Ты ещё когда лепишь…

Доберман заворчал и вдруг звонко гавкнул. Станислав вздрогнул, девчонка по-взрослому прикрикнула на пса:

– Тубо, Ади! Тубо!

Станислав, косясь на собаку, продолжил:

– И вот, когда снаряд уже готов… – он сделал шаг, одновременно плавно разворачивая корпус и медленно занося руку назад, – Мы концентрируем всю нашу волю на…

В этот момент собака одним прыжком сбила Станислава с ног, тот упал навзничь, забарахтался, пытаясь оттолкнуть зубастую морду от себя. Пёс рычал, рвал в клочья шарф, подбираясь к горлу. Девчонка сперва опешила, потом стала бегать вокруг, пытаясь поймать конец поводка:

– Фу! Адольф, фу! – истерично кричала она, видя, как на снегу появляются яркие брызги. – Фу!

* * *

Полиция приехала быстро, минут через пять, чёрный сержант без лишних слов ухватил добермана за ошейник и тут же у липы пристрелил. Крыжановского, с грехом пополам через заносы, по тротуарам и сугробам доставили в ближайший госпиталь на Амстердам-Авеню. Он потерял много крови, ему наложили семь швов на шею и грудь, удалось спасти кисть и пришить большой палец. Мизинец же с перстнем найти так и не смогли: то ли его сожрала чёртова псина, то ли в суете нечаянно затоптали в снег. Кстати, по данным статистов, тот снегопад в Нью-Йорке оказался рекордным за последние сто лет.

Бросить курить

Официально гараж на углу Лафаэт и Второй авеню именовался «Ангелы Линды О’Донэлл». Имя, слишком длинное для нью-йоркского уха, урезали, и диспетчер Рози, принимая заказы, говорила кратко: «Ангелы к вашим услугам, платить будете наличными или картой?». На яично-жёлтых боках «торосов» и «шевроле-каприс» сияло заглавное «А» с крылышками и нимбом, наброшенным, как обруч, на остриё буквы, болтали, что такая же татуировка и у самой мисс О’Донэлл на ягодице. Охотников проверять достоверность слухов становилось всё меньше, Линде в апреле стукнуло пятьдесят два.

Двенадцать лет назад она сделала себе подарок на день рождения – купила силиконовую грудь размера «D» и, страшно ею гордясь, появлялась в гараже словно маленькая оперная фея вся в розовых рюшках и со смелым декольте.

Те нарядные и радостные времена миновали, солнце ушло за угол, автомобильный парк «Ангелов» сократился наполовину. Вместе с бизнесом усохла и хозяйка – вся, за исключением силиконовых сисек; тощая и носатая, в платьях траурных тонов с пунцовыми лентами, теперь она больше напоминала ярмарочную гадалку.

Лёва застал закатный отблеск золотых деньков. Тогда он только вернулся в Нью-Йорк из Лос-Анджелеса, угробив четыре года в дешёвых массовках и