Сестра Мария Крусифиха ринулась вниз по улице и преградила мне путь.

— Куда это вы собрались? — закричала она. — Вы не можете уйти!

— Почему?

— Потому что мы зависим от вас.

— Не беспокойтесь, я вернусь позже.

— Когда вы вернетесь, будет уже слишком поздно.

— Слишком поздно для кого?

— Для ангела. Для всех. Для человеческого рода, даже для вас…

— Сожалею, но мне нужно сдать статью.

— Слушайте, если не хотите, можете не мыть голову, все, что вы должны сделать, — это передать ангелу послание, он вас слушает…

Это были магические слова. Она произнесла их, и я тотчас сдалась: если мне обещают встречу с ангелом, я остаюсь. И даже помою волосы, раз они ему так нравятся. Так что я согласилась на просьбу Крусифихи, но при условии, что мне оставят свободное время, чтобы написать статью, и посодействуют в поисках посланника, который отнесет ее в редакцию.

Так что в итоге все закончились тем, что в тот день, мой второй день в Галилее, донья Ара и Марухита де Пелаэс, вооружившись тепловатой водой, экстрактом ромашки, древним феном, похожим на шлем космонавта, и парой щеток «Фуллер», вывели меня в патио, завладели моей шевелюрой и трудились над ней, пока она не стала выглядеть идеально.

Шаг за шагом, мелочь за мелочью все шло к решающему моменту. Никто не придает значения мытью волос, разумеется. Если только это не входит в подготовку к какому-то ритуалу.

Ты слышишь гул, ты чувствуешь касание? Ш-ш-ш… Не пугайся. Это я — тот, кто рядом с тобой, я — Гавриил, архангел Благовещения. Я спустился, чтобы нашептать тебе мою добрую весть. Ты не узнаешь меня? Меня ни с кем невозможно спутать, вглядись как следует. Ни у кого больше тело не покрыто пушком шафранного цвета, ни у кого нет крыльев, цветом сравнимых с зеленым топазом, и солнце не сверкает в глубине глаз. Это я, Гавриил, ангел миллиона наречий… Слушай, как они нашептывают тебе мое послание.

«Кыш!» — кричишь ты, отгоняя меня, словно кота, и я прячусь за шкафом и долгие часы остаюсь там, таясь в полутьме, ожидая, пока ты успокоишься или уснешь.

«Кыш!» — вновь кричишь ты, едва я пытаюсь приблизиться. Уймись, женщина, не будь такой грубой. Не выдавай моего присутствия. Ты не знаешь, что ждет меня за то, что я пришел к тебе! Я трепещу, помня божественное слово, что все еще грохочет в пространстве. Оно прозвучало в день сотворения мира, и за нарушение этого запрета Бог карает безжалостно. Нет ни ангела, ни архангела, ни престола, ни власти, ни добродетели, ни силы, которые бы не знали, чем может обернуться Его гнев.

Сказал Яхве гласом, каким низвергал Сатану: «Ангел, который спустится на землю, чтобы соединиться с женщиной, потеряет вечную жизнь!»

Мы, ангелы, слушая Его, ощущали страх и мысли не допускали о непослушании, так что сквозь века несли свое целомудрие. Но пришел день, в который некоторым было дано увидеть вблизи дочерей человеческих, познать их красоту и сладость их обхождения. Не устояв перед соблазном, они спустились на землю, избрали себе женщин и овладели ими.

Господь, которому все ведомо, узнал и об этом. В тот миг небеса загорелись от Его гнева, и по семи вселенным прогремело ужасное проклятие: «Вы, ангелы, святые и духовные, живущие вечной жизнью, вы осквернили себя кровью женщин, заронили семя в дочерей человеческих, возжелав людской крови, вы породили плоть и кровь, как делают те, что умирают и погибают».

Среди падших были Харут и Марут — прекрасные и могучие, любимцы Господа, которые променяли вечность на миг любви женщины, так же как Денница, заведомо зная, что они теряют, но и что получают.

Наказанием для них и еще для двух сотен, что были с женщинами, стало вечное заточение в глубоких пещерах, за то что согрешили против своей сущности, пошли против ангельской природы, чистой, незамутненной и не нуждающейся в плотском соитии для своего увековеченья.

Но еще более ужасной была кара, обрушившаяся на женщин, которых они любили, потому что Господь сильно разгневался, за то что прельстили они сынов Божиих, и обрек на презрение, словно блудниц, оставив нагими, покинутыми и закованными в цепи до дня, когда их грех будет прощен в год таинства.

Всем известно, что с того времени Господь относится к женщине с недоверием, несмотря на то что сам сотворил ее, считает вместилищем грязи и греха, и Господь повелел как ангелам на небе, так и святым мужам на земле держаться от нее подальше — иначе не сохранить им своей добродетели. Потому что раньше верблюд пройдет сквозь игольное ушко, чем женщина попадет в Царствие Небесное, если только она не мать, или не девственница, или не величайшая из всех, та, что занимает престол рядом с Сыном своим, — та, что чудесным образом является и матерью и девой одновременно. А та, что всего-навсего женщина, не узнает прощения, потому что она грязна, ее кровь заражена, а все ее тело темно. Не зря ведь сказал пророк: «Нужно быть женщиной, чтобы знать, что значит жить с Божьим презрением».

Увы мне, Гавриилу, посланнику Господа! Архангелу, пылающему, как раскаленные угли, облаченному в золотое руно. Еще вчера я играл на цитре, невинный и ослепленный божественным сиянием. Сегодня я увидел тебя и обнаружил, что ты красива, и обнаружил, что ты добра, и совершенна, и светла. Желание объяло меня множеством рук — их больше, чем у вины, и я окончательно решился сделать тебя моей женщиной.

Я знаю, что нет таких слез, чтобы оплатить этот грех. Что в наказание я потеряю свое имя, чтобы принять имя Элохим, что значит Падший, Потому что Согрешил с Женщиной, Увлекая Человечество в Разврат и Весь Мир — в Катастрофу. И несмотря на это, я здесь, и силы меня не оставляют. Я приближаюсь к тебе шаг за шагом, продолжая быть Гавриилом, хотя сегодня меня зовут Элохим. Слушай, женщина, мое послание, потому что это слова любви.

Решение принято. Я, Гавриил Элохим, сын небес, сольюсь с тобой, дочь людей, как одно вино сливается с другим, когда их наливают в один бурдюк.

Не беги, женщина, и не бойся. Пойдем со мной в пещеру, в недрах которой струятся родники чистой воды, где в воздухе витает запах нарда, плода алоэ, перца и корицы. Там мы укроемся от немилосердного ока Божиего. Там я сделаю тебя своей, тебя, горячо любимую, благословенную, единственную, и в тебя я зароню семя.

Один внутри другого, мы познаем счастье жить и неизвестное мне счастье умереть, мы вместе пройдем сквозь озарения и мрак, поднимемся к вершине, опустимся в пропасть, и я буду счастлив, потому что наконец смогу понять, что все настоящее имеет начало и имеет конец и что все прекращается, когда уже не имеет смысла существовать.

Я сяду на краю мира, чтобы смотреть на тебя, женщина, и почувствую стыд, и закрою глаза крыльями пред чудом лица твоего. Я увижу тебя и наполнюсь тобой, потому что тот, кто смотрит, — переполняется тем, на что он смотрит.

Держась за твою руку, я пройду по тем изгибам чувственного мира, познание которого Бог запретил ангелам. Через тебя обрету я все наслаждения, доступные для взора, слуха, обоняния, осязания и плотской любви, доступные лишь человеку. На миг моими станут удовольствие и боль, мрамор, корица и ароматы, моими будут забвение и воспоминание, моими будут хлеб, вино и масло, болезнь и здоровье. Через тебя я получу ключи к наукам и искусствам, познакомлюсь с земледелием, металлургией, поэзией, алфавитом, числами, покраской тканей, искусством подводить глаза сурьмой. Познать все это — привилегия, цена которой — смерть, и я готов платить.